на территории СНГ, предоставленном западными странами Москве. До сих пор Москва осуществляла на этом пространстве свою «доктрину Монро». На мой взгляд, до украинских выборов Кремль здесь проводил довольно гибкую политику влияния, в основном лоббируя свои экономические интересы и воздерживаясь от прямого и грубого давления. Лишь отношения России и Грузии были омрачены целым рядом неосмотрительных шагов с обеих сторон. Хотя именно Россия с учетом ее геополитического веса несет основную ответственность за сохраняющуюся напряженность в отношениях с Тбилиси.
В ходе украинских событий Европа впервые взяла на себя роль регулирования политического кризиса в пространстве, которое Россия считала и считает своей сферой влияния. На наших глазах произошло событие, которое по последствиям для России и для пространства СНГ может оказаться серьезнее, чем расширение НАТО и ЕС. Если миссия Европы в Украине окажется успешной, на повестке дня могут возникнуть начавшие размораживаться конфликты в Абхазии, Южной Осетии и Приднестровье. К тому же и Молдавия начинает искать гарантии безопасности у Европейского сообщества. Складывается ситуация, к которой Москва пока не готова и которую она рассматривает как угрозу. И эта ситуация действительно является угрозой для российской власти, если она будет продолжать консолидировать себя через державничество.
Перед российским политическим классом встает ряд трудных вопросов: как осуществлять доминирующую роль на бывшем советском пространстве после украинских событий; как Россия должна теперь взаимодействовать с Западом на этом пространстве? Сказать, что Россия не готова терпеть любое присутствие Запада на этой территории, нельзя. Присутствие американцев в Средней Азии говорит о том, что прежняя монополия России уже подорвана. Впрочем, Путин летом 2004 года на совещании в МИД РФ уже заявил, что Россия не стремится к монополии на территории СНГ. Таким образом, по крайней мере на уровне деклараций, сам президент создал основу для более прагматического подхода Москвы к осуществлению своих интересов на территории бывшего СССР. Но одно дело – заявления, а другое – отказ российского политического класса от привычных представлений о мире и месте России в нем, от тесной увязки внутриполитических механизмов с сохранением влияния на постсоветской территории. Во всяком случае без решительного пересмотра Москвой традиционных форм упорядочивания общества трудно ожидать ее легкого и безболезненного отхода от державнической парадигмы внешней политики. Хотя признаем, что именно Путин сделал огромный шаг в разрешении конфликта между традиционными российскими внешнеполитическими приоритетами и ограниченными ресурсами государства. Это говорит о том, что сам Путин вполне может сделать ряд новых шагов в примирении с новой реальностью, которая возникла после украинской революции.
Кроме внешнеполитических последствий украинские события способны оказать и определенное внутриполитическое влияние на другие постсоветские государства. Есть мнение, что эти события вызовут цепочку революций в России и далее. Сразу отвечу – в ближайшее время такой поворот очень сомнителен. Во всяком случае, если речь идет о России, то здесь для повторения «оранжевой революции» нет пока оснований – нет температуры кипения в обществе, нет раскола внутри политического класса, нет альтернативного Путину лидера, отсутствует влиятельная оппозиция и даже спонтанный политический плюрализм. Более того, в обществе сохраняется нежелание любых революционных встрясок. А сохранение имперских инстинктов осложняет любые шаги в направлении системной трансформации.
Непосредственно после «оранжевой революции» российская элита активизировала свои усилия по централизации власти, усилению «управляемости» общества и упрочению «порядка». Все это говорит о том, что российская власть делает все, чтобы не допустить дегерметизации под влиянием украинской революции. Этого, впрочем, и следовало ожидать, если вспомнить, как революции влияли на состояние власти в России: французская революция и падение Бастилии, революции 1848 года, польские национально-освободительные движения в ХБС веке, польские и венгерские события 1956 года, массовые протесты 60-х годов в Европе, чехословацкие события 1968 года, польские события 70-х годов – все эти революционные всплески немедленно сопровождались ужесточением репрессивности российских режимов власти. Пока в России сохраняется «русская система», которая основывается на персонифицированной власти-монополии, до тех пор эта власть будет воспринимать все попытки расчленить власть в других обществах как вредный и опасный пример для подражания, которому нужно всячески противодействовать.
Так что в ближайшем будущем если украинский опыт и повлияет на другие постсоветские государства, то скорее как повод для большего ужесточения власти. Правящие группы постараются нейтрализовать оппозицию, закрыть каналы для недовольства, привести в действие силовые механизмы предохранения власти. Усиление охранительных инстинктов власти – вот наиболее ожидаемая и естественная реакция с ее стороны на «оранжевую революцию» в России и других новых независимых государствах. Конечно, свою роль сыграет и то, чем в итоге завершится эта революция: консолидацией власти и какой именно – или она приведет к политическому хаосу; экономическими успехами – или стагнацией; движением к Западу – или сохранением промежуточного состояния между Западом и Россией. В зависимости от дальнейших событий в Украине, они могут сыграть роль позитивного либо негативного примера для других новых независимых государств. Причем это не означает, что власть и общество на постсоветской территории будут воспринимать украинский опыт одинаково – для одних он станет стимулом к реставрации традиционализма, для других – толчком для борьбы с ним. Но тот факт, что сегодня украинская революция вызывает охранительную реакцию власти, не означает, что в перспективе ее опыт не будет использован оппозицией. Более того, чем сильнее охранительная реакция властей, тем больше оснований для возникновения ситуации, когда этот опыт потребуется оппозиции в других постсоветских странах.
Между тем Украина вступает в гораздо более сложную фазу своего развития: за революциями всегда наступают усталость и разочарование. И лидерам, которые восходят наверх в результате революционной волны, гораздо труднее править, чем тем, кто приходит к власти в периоды успокоения. Тем более, как предупреждал нас в свое время Алексис де Токвиль, за революциями практически всегда следует период реставрации, т. е. отход назад в целях стабилизации. Словом, перед украинским обществом и его новой либо частично обновленной властью возникает ряд вызовов: как «переварить» результаты происшедшего, как упорядочить ситуацию и одновременно избежать постреволюционного синдрома разочарований. Новый политический режим в Киеве уже сталкивается с рядом вызовов, требующих ответа: как проводить реформы, имея парламентско- президентскую систему, которая более пригодна для стабильных периодов; как предотвратить раскол страны на «государственническую» и «плюралистическую» части; как предотвратить формирование рабочего движения на юго-востоке, которое будет препятствовать модернизации экономики и использоваться тамошними кланами для защиты своих позиций?
Украине выпала серьезная миссия, и от того, как эта страна ее осуществит, в известной степени зависит поведение властей и оппозиции в остальном пространстве бывшего СССР. Эта миссия состоит в следующем: показать, каковы пределы устойчивости и эффективности постсоветских режимов, как из них выходить и с какими последствиями.
Борьба за ближнее зарубежье: Украина, Россия и Европейский союз
профессор Центра европейских и североамериканских исследований, Университет Георга Августа, Геттинген
Уже два года восточная окраина Европейского союза находится в движении. После десяти лет бездействия как в России, так и в Европейском союзе были приняты решения стратегического значения, которые окажут влияние на весь этот регион и его население. В результате вся европейская архитектура приобретет совершенно новый вид. Можно отметить следующие моменты этого движения.
1. В мае 2004 года восемь стран Центральной Европы присоединились к Европейскому союзу, который в настоящее время простирается от Балтийского моря до Словении. В 2007–2008 годах Румыния и Болгария, вероятно, присоединятся к ЕС в качестве новых членов, а некоторые балканские государства, например Хорватия, движутся в направлении членства в ЕС. Для остальных восточноевропейских стран перспектива членства в ЕС по-прежнему остается очень привлекательной и, тем самым, – важным фактором их внутренней политики.
2. Однако перед лицом экономических, социальных и политических последствий расширения ЕС и отчасти ограниченный в выборе тем фактом, что государства-члены еще только должны принять Европейскую конституцию, Брюссель занял более осторожную позицию в отношении дальнейшего расширения. В июне 2004 года Совет министров Европейского союза опубликовал концепцию «Политики нового европейского соседства» (НЕП), которая пришла на смену бывшей «Концепции расширенной Европы». В рамках НЕП в декабре 2004 года были подписаны первые Планы действий с Молдавией и Украиной.
3. В России, которая столкнулась с расширением ЕС и НАТО в восточном направлении, начался сложный процесс оценки
