Очерки старой Тюмени

начато 13.10.1976 г.

окончено 25.11.1976 г.

Я хорошо помню мое детство, проведенное в доме, где я родился, в г. Тюмени. Этого дома теперь уже нет, нет улицы, широкой в этом месте, и нет домов извозопромышленника Хохлова — на другой стороне улицы, под самой рекой.

Александра Ивановна Полоумова была сестрой Федосьи Ивановны Бобиковой. Бобиков был бухгалтер у купца Давыдовского и был хорошо знаком с моим отцом.

2-этажный деревянный дом под деревянной же крышей, числился по ул. Ильинской, 8 (теперь 25 лет Октября), а угол, где Ильинская образовывалась с Войновской (теперь ул. Кирова) был занят небольшим садиком с несколькими кустами сирени, небольшой беседкой и двумя большими деревьями: серебристый тополь и рябина. Были еще 2–3 грядки для цветов.

В то время никакой канализации не было в городе и свои отбросы промышленные предприятия как с нагорного, так и с отлогого заречного берега спускали прямо в реку Туру. Конечно, это сильно загрязняло воду. На моей памяти в реке Туре ловились еще раки, которые живут в чистой воде.

Десятки маленьких кожевенных заводов, расположенных Зарекой, не говоря о больших заводах, как братьев Колмогоровых (где теперь овчинно-шубная фабрика) спускали свои отбросы прямо в реку. Кроме того, особенно губительны для всего живого были отбросы так называемых шерстемоек, тоже в большом количестве располагавшихся в Заречной части города.

Пекарский пришел в Сибирь такой же политический ссыльный за польское восстание в 1863 году, как и мой отец, по Московскому тракту, по Владимирке, в арестантском наряде с бубновым тузом на спине он, скованный на одной цепочке с моим отцом, совершил поэтапный путь в Тюмень.

Пекарский [Даниил Адамович] был вторично женат на молодой, пышущей здоровьем полной женщине Екатерине Донатовне, дочери поляка, служащего на почте.

Станислав окончил Петербургский лесной институт.

Владислав окончил Тюменское реальное училище, вместе с товарищем Струпиным поступил в военное училище и через 2 года они оба возвратились в Тюмень уже офицерами. Мы, мальчишки, бегали на них глядеть (на их обмундирование). Правда, офицерское звание не мешало Владиславу клеить вместе с нами воздушные змейки и запускать их, залезая на крышу сарая вместе с нами, мальчишками.

Когда в 1908 г. я, окончив Тюменское реальное училище поехал сдавать конкурсные экзамены в Петербургский институт инженеров путей сообщения, то встретил на улице Владислава Пекарского, который приехал держать экзамен в Военно-инженерную Академию, но так как принимали туда только 3 процента поляков, он не попал — поляков собралось много и некоторые по второму разу.

В 70-х годах его сын стал профессором хирургии томского мединститута

Окончил тюменское реальное училище, поступил в Петербургский лесной институт, окончил его и был лесничим на Украине около Белой церкви. В 70х годах он решил посетить Тюмень, найти могилу отца. Отыскал в адресном столе мой адрес и явился ко мне на квартиру. Конечно, я бы его не узнал через 50 лет, но он предъявил свой паспорт и мы с ним провели несколько дней и вспоминали своё детство. Могилу отца его не нашли, т. к. деревянный большой “польский” крест повидимому сгнил и упал, а место захоронения он не помнит.

Что касается наших родителей, то они общались очень редко. Даниил Адамович Пекарский бывал у нас с официальным визитом лишь по большим праздникам — рождество, пасха. Жена его не приходила к нам в гости, так же как и моя мать не бывала у Пекарских. Особенно привлекала нас у Пекарских голубятня домашних голубей, которую завел Витька в саду над баней. Кроме того, сам Пекарский в свободные минуты играл на громадной гармонии; был заядлый охотник и часто брал нас, ребят, с собой на охоту на зайцев как загонщиков. Тогда охота начиналась уже в “колках” березняка, около 2ой железнодорожной будки, даже ближе д. Плехановой, отстоящей от Тюмени всего в 3х километрах.

Мать учила меня так же польскому и французскому языкам. Арифметику учила по задачнику Евтушевского. Брат Витька плохо поддавался учению, но если мать обещала за решение задачи 1 копейку, то задача быстро решалась. Для подготовки к поступлению в реальное училище, в подготовительный класс, мать отдала его к репетитору Орестову. Меня же она хорошо подготовила дома.

Мы с Витькой (братом) любили бывать у них в гостях и играть с девочками, рисовать на бумажках. Жизнь города Тюмени в то время протекала тихо, спокойно. Рано люди просыпались и рано ложились спать, в 8–9 часов вечера. Не было ни радио, ни кино. В праздничные дни, а их было много, если к ним прибавить все церковные и царские праздники, по городу раздавался звон многочисленных церквей. Ближайшими к нашему дому были 2 церкви: Ильинская и Успенская. Первая сохранилась, в ней теперь помещается винный завод, а Успенская, находившаяся на ул. Успенской (теперь ул. Хохрякова) разобрана и на ее месте стоит жилой дом. В царские дни (14 мая коронация, 19 декабря — именины царя и т. д.) устраивались молебствия в Знаменской церкви (по ул. Володарской) с привлечением конвойной команды в виде маленького наряда. В день коронации (14 мая) устраивалось народное гулянье в загородном саду (теперь сад судостроителей), где организовывались игры, лазание на столб, бег в мешках, срезание с завязанными глазами подарков, развешанных на веревке, и т. д.

В зимнее время в помещении дома Текутьева, так называемого текутьевского театра, проводила гастроли труппа артистов. Я хорошо помню труппу Ковалёвой, и её мужа артиста Мацкого. Cтавились, я помню, такие спектакли как «Князь Серебряный», «Перикл», «Дети Ванюшина», «Горе от ума» и др., а в летнее время Тюмень иногда посещали знаменитые певцы и музыканты, будучи уже на закате своего таланта: скрипач Костя Думачев, певцы Касторский, Лабинский. Последний — уроженец Тюмени. Учился здесь в Тюменском Александровском реальном училище, затем окончил Петербургскую консерваторию.

Гостей, я не помню, чтоб у нас много бывало. Приходили часто дедушка с бабушкой Рыбиньские Иосиф Иванович и Каролина Викентьевна. Дедушка тоже был ссыльный во время польского восстания, 1863 года, из Харьковской тюрьмы по этапу — в Сибирь. Бабушка в том время хотя и была беременна, согласилась идти вместе с ним в ссылку. В пересыльной тюрьме в г. Тюмени родилась моя мать Ядвига Иосифовна Рыбиньская. Дедушка с бабушкой жили от нас недалеко. У них был небольшой старый дом на углу улиц Знаменской и Иркутской (теперь ул. Володарская и Челюскинцев) и небольшой флигель, но, зато большой сад с малиной. Дедушка все время болел, жаловался на какие-то боли в правом подреберье и рано умер, на 55ом году жизни. Я учился тогда уже в 4ом классе Реального училища. Бабушка после смерти дедушки, ликвидировав свой дом и огород, переехала жить к нам. Это было в 1904 году, когда мы жили уже в другом доме по Трусовскому переулку, около земляного моста, на городище.

Бабушку и дедушку я хорошо помню. Особенно бабушку, которая умерла в 1918 году скоропостижно. По заключению отца — от какой-то злокачественной ангины.

Надо сказать, что сосланные поляки в Тюмени в то время держались особняком от русских. И гостились только между собой. Ксёндз — польский священник был постоянный только в губернском городе Тобольске, где был выстроен костёл. В Тюмени он бывал поездками, или по приглашению. Меня, я помню, крестил ксёндз из Тобольска Пшемыцкий, а крёстной матерью была русская Парасковья Бартошевич, а крестным отцом Мера-Моржицкий, какой-то поляк, коммерсант, уехавший потом в Америку.

Бартошевич был поляк, адвокат, у которого мать (тогда еще была девицей) служила секретаршей.

Были в Тюмени молитвенные дома. Я помню такой молитвенный дом на углу улиц Знаменской и Войновской (теперь Володарского и Кирова), кажется, Колесовой, 2-этажный, нижний этаж каменный, подвальный. Так вот, верхний этаж Колесова сдавала под молитвенный дом. В одной комнате побольше, был устроен алтарь, а рядом в другой комнате, сообщающейся с первой, поставлена фисгармония, на