В четверть одиннадцатого зазвонил телефон. Киннелл схватил трубку:
– Алло?
– Это Труди. С тобой все в порядке, мой хороший?
– Да, все в порядке.
– А то у тебя голос какой-то странный, – сказала тетя. – Дрожит… да и вообще, не такой какой-то. Что случилось? Это все из-за нее? – И тут тетя сказала такое, что повергло Киннелла в леденящий ужас, но все-таки не удивило:
– Это все из-за этой картины, которая так тебе нравилась, да? Из-за этой проклятой картины?
Киннелл вдруг успокоился. Может быть, потому что тетя оказалась такой проницательной… ну и, конечно же, из-за того, что с ней ничего не случилось.
– Да, может быть, – сказал он. – Меня как-то так колотило всю дорогу до дома. И я ее сжег. В камине.
Она все равно скоро узнает про Джуди Даймент, – твердил предательский внутренний голос. – У нее нет спутниковой тарелки ценой в двадцать тысяч долларов, но она получает «Юнион-лидер», и завтра же эта новость будет на первой полосе. Тетя умная женщина и сразу сообразит что к чему.
Да, все верно. Но дальнейшие объяснения могут подождать и до утра, когда возбуждение немного спадет… когда он, возможно, найдет способ, как ему поразмыслить над всем, что случилось, не сходя при этом с ума… и когда он будет уверен, что все закончилось и Дорожного Ужаса больше нет.
– Вот и славно, – с нажимом проговорила тетя. – И знаешь что? Ты бы и пепел развеял тоже. – Она на секунду умолкла и продолжила, понизив голос:
– Ты за меня волновался, да? Потому что ты мне показывал эту картину?
– Да, немножечко волновался.
– Но теперь тебе лучше?
Киннелл откинулся в кресле и закрыл глаза. Ему действительно стало легче.
– Э… как кино?
– Замечательно. Харрисон Форд изумительно смотрится в форме. Вот если бы он еще как-то убрал эту шишку на подбородке…
– Спокойной ночи, тетя Труди. Завтра поговорим.
– Поговорим?
– Да. Я так думаю, – сказал Киннелл.
Он положил трубку на место, встал, подошел к камину и еще раз пошевелил кочергой пепел. Картина сгорела почти вся. Остался только кусок крыла черного автомобиля и обуглившийся клочок дороги. Но это, наверное, уже не страшно. Может быть, именно так и надо было поступить с самого начала? В конце концов, именно так и следует изничтожать сверхъестественных посланцев зла – жечь их огнем. Ну да. Он сам использовал этот сюжетный ход в нескольких своих книгах. В частности, в «Отбывающем поезде» – романе про железнодорожный вокзал, населенный призраками.
– Вот именно, – произнес Киннелл вслух. – Гори, детка, гори.
Он подумал о выпивке, которую обещал себе на подъезде к дому. Выпить, конечно, стоило. Но тут Киннелл вспомнил пролитый уксус (который уже, наверное, впитался в рассыпанные овсяные хлопья – ну и мысли иной раз приходят в голову!) и решил, что лучше сразу лечь спать. В романах ужасов – к примеру, в романах Ричарда Киннелла – герой, переживший подобное приключение, не спит до утра. Потому что не может заснуть.
Но жизнь – это не книга. В жизни люди ложатся спать и засыпают вполне нормально.
На самом деле он задремал уже в душе, привалившись спиной к стене и не успев даже смыть шампунь. Вода била его по груди. Киннеллу снился сон. В этом сне он снова попал на дворовую распродажу. В телевизоре, установленном на мусорных корзинах, показывали Джуди Даймент. Ее голова была на месте, но Киннелл видел, что она пришита к телу грубыми халтурными стежками, как будто пришивал ее неумелый хирург. Шов шел вокруг шеи, точно кошмарное ожерелье.
– Вы смотрите Новостную ленту Новой Англии, версию обновленную и исправленную, – сказала миссис Даймент, и когда она заговорила, Киннелл, который всегда видел яркие и живые сны, на самом деле увидел, как швы у нее на шее натягиваются и расслабляются при каждом слове. – Бобби Хастингз сжег все свои картины. Все до единой, включая и вашу, мистер Киннелл… а она ваша, как вы сами, я думаю, уже поняли. Проданные товары возврату не подлежат, вы ведь читали уведомление. Вы еще радуйтесь, что я взяла у вас чек.
Сжег все свои картины. Ну да. Все правильно. Он и должен был сжечь их все, – подумал Киннелл в своем водянистом сне. – «Мне не вынести то, что со мной происходит», вот что он написал перед смертью. А когда человек доходит до предела и жжет за собой все мосты, вряд ли он станет медлить и размышлять, не спасти ли от пламени что-то одно – то особенное, что достойно остаться. А ведь ты действительно что-то такое особенное вложил в свой «Дорожный Ужас прет на север». Да, Бобби? И, наверное, сам того не желая. Просто так получилось. Случайно. Ты был очень талантливым, я это понял сразу, но талант здесь вообще ни при чем. В том, что касается этой картины.
– Есть вещи, которые сохраняются навсегда, – говорила из телевизора Джуди Даймент. – Они возвращаются снова и снова, как бы ты ни старался от них избавиться. Они возвращаются. Они липнут к тебе, как зараза.
Киннелл протянул руку и переключил канал, но, как оказалось, по всему диапазону шла только одна передача: «Шоу Джуди Даймент».
– Можно сказать, он пробил брешь в основании Вселенной, – говорила она теперь. – Он, это Бобби Хастингз. И оттуда вывалилось вот такое. Замечательно, правда?
Ноги Киннелла поехали по скользкому кафелю. Он мгновенно проснулся. Хорошо еще, что не упал.
