упоминания об английском короле Генрихе Восьмом и какие-то бормотания насчет блага Шотландии и королевы-инфанты Марии Стюарт. Тем не менее он услышал достаточно, чтобы у него зародились определенные подозрения.
– Или я в ближайшее время узнаю все об этом деле, или я уезжаю, – заявил он Масгрейву. – Вам придется попрощаться с моими связями как при дворе, так и среди кланов Приграничья.
Масгрейв мрачно, исподлобья посмотрел на Уильяма.
– Сначала я выясню, что делал Арчи Армстронг ночью в моих владениях, – сказал он и двинулся вперед, тяжело дыша. Его толстые щеки и двойной подбородок сотрясались при каждом шаге, грузное, оплывшее тело с трудом перемещалось в пространстве, однако такой вес не мог не внушать некоторые опасения. «В рукопашной Масгрейв один с легкостью мог бы одолеть двоих», – думал Уильям, глядя на него.
– Видишь ли, – заметил Джаспер, – судя по ране на голове, Армстронг сейчас вряд ли в состоянии признать свою вину. Девчонка – наша единственная ниточка. Только она может рассказать нам, что стало с моими лошадьми. Развяжи-ка ей рот, чтобы она могла отвечать на мои вопросы. Эта лисица вполне способна наброситься на меня, а тебя она не тронет. Ты шотландец, к тому же друг ее отца.
Уильям искоса посмотрел на Масгрейва долгим испытующим взглядом, стараясь не выдать своего настроения. Он достаточно потрудился над тем, чтобы втереться в доверие к этому негодяю, и не мог сейчас позволить себе разрушить его.
Его собственная репутация сыграла с ним злую шутку, сделав его соучастником Масгрейва. Большинство приграничных лэрдов знали, что Уильям Скотт был заложником короны, а также другом Джеймса, короля Шотландии. Однако сейчас он был в немилости у королевского двора, возглавляемого вдовствующей королевой Марией. Масгрейв верил, что Уильям Скотт так сильно огорчен этим обстоятельством, что готов пойти против шотландского королевского двора. Уильям не опровергал эту точку зрения, напротив, он, как мог, укреплял уверенность Масгрейва в своей лояльности к английскому королю Генриху.
Когда Джаспер Масгрейв подошел к нему несколько дней назад с завуалированным предложением подкупа и намекнул на его участие в тайном заговоре англичан в обмен на золото, Уильям продемонстрировал свою крайнюю заинтересованность в этом деле. Он уже раньше знал, что англичане что-то затевают, и объезжал замки, расположенные на английской стороне границы, чтобы выяснить реальных участников заговора и их возможности. Добровольно взяв на себя роль шпиона, он выдавал себя за сторонника англичан и, соответственно, предателя шотландцев.
Замок Масгрейва находился в Англии, у самой границы. Уильям плохо был знаком с Джаспером лично, хотя от своего кузена Джока Скотта, очарованного англичанкой, обрученной с сыном Джаспера, не раз слышал его имя. Жители приграничного Лидсдейла на шотландской стороне, где стоял Рукхоуп, и жители Спорных земель, где находился Мертон Ригг, знали Масгрейва гораздо лучше. Англичанин имел репутацию самого отъявленного подлеца, вероломного и лживого.
Ранее этим вечером Уильям ужинал с обоими Масгрейвами, отцом и сыном, с трудом выслушивая их бахвальство. Они с откровенным самодовольством рассказывали о том, как собираются подкупать лэрдов приграничных кланов, какую выгоду те извлекут, если согласятся на участие в заговоре. Все это в равной степени относилось и к Уильяму, и он в конце концов дал себя уговорить поддержать короля Генриха и найти помощников в Шотландии.
Когда Масгрейв обратился к нему и предложил довольно большую сумму, Уильям понял, что просто обязан ради своей королевы и ради себя лично выяснить детали заговора, который явно служил интересам короля Генриха. Уильям знал, что английский король мечтает о своем полном господстве над Шотландией, возможно, даже готов развязать войну. И сейчас Уиллу было просто необходимо узнать, что затевает Масгрейв.
Уильям повернулся к девушке и ее отцу. Пусть Масгрейв считает его союзником в политических интригах, но, оставаясь человеком чести в собственных глазах, он не станет мириться с тем, чтобы дочь Арчи удерживали в темнице, как опасную преступницу. Конокрадство, как и угон скота, – обычное преступление на границе, и едва ли стоило прибегать к таким суровым мерам.
Нахмурившись, он решительно направился к девушке. Та инстинктивно отступила.
– Не бойся, – тихо проговорил Уильям и взял ее за плечи.
Она вздрогнула, однако позволила ему развернуть себя. Даже через кожаный дублет он почувствовал тепло ее тела, упругие, но по-женски гладкие руки. Веревка, обвязанная вокруг ее головы, прижимала ко рту тряпку, служившую кляпом. Напряжение, казалось, парализовало ее, девушка была натянута как струна.
Уильям ослабил узел веревки у нее на затылке; освобожденные волосы шелковистой волной скользнули по его пальцам. Их роскошная пышность, запах дикого вереска вызвали у Уилла мысль о прекрасной лесной нимфе, запертой в затхлом сыром подземелье. Девушка повернула голову, чтобы взглянуть на Уильяма, и он заметил, как в ее ушах блеснули маленькие золотые кольца.
Она привлекла его своей неистовостью, и в то же время он видел ее растерянность. Острое сочувствие пронзило его. Она напомнила Уильяму самого себя много лет назад, юного, пытающегося протестовать против несправедливой судьбы, огрызающегося, как дикий кот, и в то же время ощущающего свою беспомощность.
– Развяжите мне руки! – попросила она чуть охрипшим, низким голосом. – Я должна помочь отцу! Он ранен!
Уильям внезапно понял, что основная причина ее яростного сопротивления кроется в беспокойстве за жизнь отца.
– Освободите мне хотя бы правую руку, – взмолилась она. – Левая мне не понадобится. Пожалуйста, сэр…
Уильям посмотрел на мужчину, лежащего у ее ног. Когда-то огненно-рыжие, а теперь седые волосы потемнели от крови и слиплись, лицо казалось бледным, застывшим. Не говоря ни слова, Уильям начал распутывать узлы на ее запястье. Пеньковая веревка перекрутилась, узел никак не поддавался.
– Рукхоуп, оставь ее, – приказал Масгрейв.
– Мужчина тяжело ранен, – резко ответил Уильям. – Тебе так или иначе понадобится кто-нибудь, чтобы ухаживать за ним. Кто сможет сделать это лучше дочери?
Масгрейв, удивленный резким тоном, приподнял бровь, однако возражать не стал.
Уильям никак не мог справиться с запутанным узлом. Вытащив из ножен, висевших на поясе, кинжал, он осторожно просунул лезвие между веревкой и руками девушки, пытаясь ослабить узел. В этот момент она повернулась, чтобы взглянуть на отца, и ее руки слегка дернулись. Этого оказалось достаточно, чтобы острие кинжала соскочило и скользнуло по ее запястью, а затем уткнулось в сгиб кисти Уильяма, которой он придерживал веревку. Оба вздрогнули от неожиданности, у обоих перехватило дыхание.
– Простите меня, – пробормотал Уильям.
Он покрепче перехватил рукоятку и, продев лезвие в ослабленный узел, перерезал веревку и освободил руки девушки. При этом он заметил на ее запястье кровь и потянулся, чтобы осмотреть ранку. Она попыталась отдернуть руку, однако Уильям успел схватить ее.
– Дай мне взглянуть, – попросил он и отвернул край перчатки на левой руке. На запястье набухал кровью небольшой порез. Тонкая царапина на запястье его собственной руки тоже кровоточила, и капельки его крови упали на ее руку. Уильям большим пальцем стер их, смешивая кровь.
Она испуганно посмотрела на него, и в ее широко раскрытых глазах отразился настоящий ужас. Потом она резко выдернула свою руку из его руки и, быстро опустившись на колени, начала стягивать перчатку с правой руки. Трясущимися пальцами она очень осторожно отодвинула волосы на голове отца, чтобы осмотреть рану.
– Мне нужно перевязать рану, – сказала она. – Та тряпка, что служила мне кляпом, вполне подойдет.
Уильям передал ей узкую полоску материи, и девушка обмотала ею рану на голове отца.
Уильям молча наблюдал за ней, затем обернулся и приказал одному из стражников:
– Воды.
Масгрейв нахмурился, однако и теперь вмешиваться не стал. Через минуту-другую вернулся стражник. Он принес деревянную бадью, сквозь щели которой сочилась вода. Уильям взял бадью из рук стражника и поставил ее на пол рядом с девушкой. Она смочила ткань и отерла ею голову и лицо Арчи. Мужчина очнулся
