Лицо молодой женщины застыло. Алекс вздрогнул: Лилит вернулась. Он вспомнил ее красные глаза и белые волосы; он вспомнил ее холодное 'Так точно!'; вспомнил, что машина, в которой она сидела, казалась человечнее ее самой.
Лилит, девочка-солдат с бесстрастным лицом и бесстрашным взглядом. В ее сердце был долг, в голове – приказ. Она убивала и была готова умереть. Она стала матерью.
Но тут взгляд женщины потеплел, губы дрогнули в улыбке, лицо ожило:
– Алекс, а помнишь мушмулу?
– Лиля, сколько можно вспоминать об этом?
– Ты ненавидел мушмулу и сделал так, что в этом мире ее нет. Это так... так по-детски!
– Но я ведь и был ребенком! И ты тоже ненавидела мушмулу. Ее все ненавидели, а нас пичкали ею каждое утро. Бррр!
Он сел на стуле прямо, вытянул вперед руку и торжественно провозгласил:
– Дети этого мира избавлены от мушмулы!
– На ее место пришли овсянка и шпинат.
– Свято место...-Алекс вздохнул: – Но, согласись, мушмула в сто раз хуже овсянки!
– А Хелене она нравилась.
– Хелена всегда была сумасшедшей, ты же знаешь.
– Я ведь видела ее. Около полугода назад.
Алекс уставился на нее. Он был напряжен, но молчал. Лиля понимала, почему он так испытывающе с надеждой смотрит в ее лицо. Она сама так же трепетно вглядывалась в лицо Хелене на той идиотской вечеринке в Нью-Йорке, куда притащил ее Дэвид.
– Она теперь известная журналистка. И все такая же сумасшедшая.
Алекс молча не сводил с нее глаз. Лиля ковыряла десерт маленькой ложечкой.
– Ты помнишь, как она спасла нас в том пекле под Катаром? Господи, а как она все время кричала на тебя!
Алекс пошевелился:
– Лиля...
– Нет. – сказала она с внезапно затвердевшим лицом: – нет. Она не помнит ничего. Думаю это был сознательный выбор, Алекс... она столько всего пережила... но все же жалко. Что мы одни тут. – Лиля отвернула лицо в сторону.
Алекс опустил плечи и откинулся на спинку. Грустно посмотрел на Лилю.
– Мы не одни. У них другая жизнь, это правда. Но они живут, и это ты им дала такую возможность.
Лиля повернулась к нему, в глазах стояли слезы.
– Она ненавидела меня, помнишь?
– Она всех ненавидела. Я был между вами, как между молотом и наковальней.
– А теперь мы так мило болтали с ней, окруженные светским обществом с коктейлями в руках.
– Мы и делали все ради этого.
– Но все-таки она осталась собой. Когда какой-то кретин сказал ей что-то о ее последней работе, она кинула в него вилку! Представляешь? Вилка воткнулась в дверь в двух сантиметрах от его лица.
– Хелена осталась Хеленой. Хотя... прежняя она не промахнулась бы...
Они помолчали. Лиля ковырялась в десерте. Официантка принесла кофе и оставила счет.
– Лиля, посмотри на ту пару. На
– Угу. Заметила.
– Он идет в туалет. Извини меня.
– Брось, Алекс. Им хорошо.
– Я скоро вернусь.
Шум спускаемой воды. Эрик подошел вымыть руки. Рядом, уже вытирая их бумажным полотенцем, стоял молодой азиат.
– Эрик Ласаль?
– Мы знакомы?
– Я знаю вас. Зовите меня Алекс.
– Очень приятно, Алекс.
– Постойте, – азиат задержал его руку. – Девушка с вами...
– Это моя жена Ольга. – Эрик насторожился.
– Эрик, вы должны знать...
– Стойте! – Эрик резко вырвал руку и сделал жест, будто пытаясь закрыть странному японцу рот. Его сердце бешено колотилось в груди. Азиат пугал его. Наверное, тем, что Эрик поверил бы ему на слово безоговорочно.
– Я стану счастливее, узнав это?
Он вернулся за столик. На вопросительный взгляд Лили покачал головой и улыбнулся:
– Просто поп
Она закатила глаза.
– Ну, все же, Алекс, почему этот город? Я приглашала тебя в самые прекрасные места мира! Мы могли бы встретиться где угодно. А это...это не город, а какая-то помойка. Помойка мира.
– Нет, не помойка. Это пуп мира.
– Что?
– Не знаю, но мне кажется, именно здесь была обрезана пуповина этого мира. Страшный город, прекрасный город. Такой же, как все и совсем не такой. Он на краю.
– Бред.
– Да, наверное. Пошли.
Молодая пара вышла из кафе. На крыльце они остановились. Через дорогу напротив сидел большой серый пес.
– Лилит, Алекс, приветствую вас, – он почтительно наклонил голову.
– Фил, говорящий пес, здравствуй.
– Будет дождь.
– Да, часа через три. Но он будет теплым.
Дорогу перебежала девочка лет восьми и заскакала по классикам на тротуаре. В правой руке девочка крепко сжимала плюшевого медвежонка.
Алекс посмотрел ей вслед:
– Она вся в тебя.
– Да, я тоже никогда не промахивалась.
