Экслибрис

груди; только с третьей попытки я нашел-таки скрывшуюся под водой ступеньку. Схватившись за перила и перебирая руками, я начал карабкаться наверх, Алетия следовала за мной по пятам, и вот наконец, измученные и замерзшие, мы вылезли из этого люка.

По верхнему коридору бежала вода, сливаясь с подвальным потоком. Мы пошатываясь направились к атриуму, миновав по пути столовую и Большой зал. В последнем карнизы и консоли, словно сталактиты, сочились разбавленной водой побелкой. Посреди зала валялись обломки рухнувшей лепнины, а над ними в потолке зияла рваная рана с решетчатой дранкой и балками. Трещины, точно молнии, змеились по стенам, сбрасывающим в воду все больше штукатурки. Но вдруг сквозь шум воды мы услышали отчаянный голос Финеаса, призывавший леди Марчмонт.

— Книги! — кричала Алетия, перекрывая непрестанный водяной шум. — Мы должны спасти книги!

Однако нам не удалось достичь библиотеки, по крайней мере так быстро, как хотелось бы. Поскольку, доковыляв до атриума, мы увидели, как стоящий к нам спиной Финеас пытается закрыть дверь так же, как он уже сегодня проделывал это, встречая меня. Дверь содрогалась в своей раме под яростными ударами, наносимыми снаружи. Его попытки не увенчались успехом и во второй раз, после очередного удара дверь широко распахнулась со стоном измученного дерева и порывом ветра. Высоко над головой зазвенели хрустальные подвески люстры, а Алетия вдруг крепко сжала мою руку. Наши гости наконец прибыли.

Сначала я заметил маячившую за дверью карету: быстроходный с виду экипаж с куполообразной крышей, запряженный четверкой покрытых пеной и бьющих копытами лошадей. Затем раздался хруст гравия и в треснувшей дверной раме появилась широкая фигура, сопровождаемая шустрой троицей в черных с золотом камзолах.

— Сэр Ричард? — Открыв рот от изумления, Алетия стояла как вкопанная рядом со мной. Может, ей вспомнилось убийство на Понт-неф? Она сразу отпустила мою руку. — Что вы здесь делаете? Что все…

Первым откликнулся Финеас, он бросился вперед и схватился с одним из прибывших. Но борьба была неравной, его противник выхватил из-за пояса короткий кинжал, которым он ловко отпарировал два слабых удара, прежде чем быстрым и натренированным движением послал клинок в цель. Лакей рухнул, не издав ни звука, а его победитель, толстый мужчина с большими, прикрывающими глаза веками, вытер кинжал о бриджи и пошел в нашу сторону.

— Сэр Ричард? — Алетия нерешительно шагнула вперед. Ее лицо побелело. Однако сэр Ричард направил взгляд не на свою потрясенную невесту, а на меня.

— Мистер Инчболд, — сказал он ровным голосом, снимая взмахом руки свою шляпу. — Так-так, оказывается, предоставленные мне сведения все-таки были верны. Как же вы, однако, изобретательны! Собственными глазами я видел, как вы утонули в реке, хотя меня уверяли в обратном. Могу лишь надеяться, что вы проявили такую же изобретательность в ваших поисках. — Расстегнув медную пуговицу, он показал засунутый за пояс пистолет. Водный поток, завихряясь, обтекал его туфли. — Итак, где же он теперь? — Он сделал несколько шагов в нашу сторону. Трио в черных одеждах за его спиной пылко последовало его примеру. — «Лабиринт мира», — сказал он все тем же спокойным тоном. — Где он?

Но когда он сделал очередной шаг, коснувшись своего пистолета, пол в атриуме закачался, как палуба тонущего корабля, и четверка непрошеных гостей потеряла равновесие. Едва они выпрямились, как люстра со скрежетом сорвалась с потолка вместе со своим креплением и упала на пол между нами, разлетевшись на тысячу осколков. Сэр Ричард отшатнулся назад, все еще нащупывая свой пистолет. Осколки стекла брызнули мне на башмаки, и в этот момент пара рук легла мне на спину.

— Идем! — Это была Алетия. — Бежим!

Глава 9

Все четыре луны Юпитера, даже самая большая из них — Каллисто, слишком тусклы, и их невозможно увидеть невооруженным глазом. Зимней январской ночью 1610 года Галилей первым разглядел их, сконструировав телескоп с тридцатидвухкратным увеличением: четыре спутника вращались вокруг Юпитера с периодами от полутора до шестнадцати с половиной дней. Четыре новых мира, не виданные доселе ни древними, ни новыми учеными. Он опубликовал свое открытие в Sidereus nuncius, или «Звездном вестнике», и в течение года его открытия подтвердили астрономы- иезуиты в Риме и Кеплер в Праге. Их также подтвердил германский астроном Симон Мариус, который и дал им имена: Ио, Европа, Ганимед и Каллисто.

Потрясающее открытие Галилея сразу же вызвало множество горячих дискуссий. Мало того что эти четыре новых спутника не согласовались с Писанием — они заставляли усомниться в словах Аристотеля из сочинения De caelo [213] о том, что звезды неподвижны в небесах. И что хуже всего, они противоречили описанию Вселенной, данному в другой славной книге, Птолемеевом «Альмагесте». Главным возражением противников учения Коперника было то, что если Земля не центр Вселенной — почему же вокруг Земли, и только вокруг Земли, вращается Луна? Но вращения лун вокруг Юпитера подвели Галилея к осознанию того, что звезды могут вращаться вокруг планет и одновременно сами планеты — вокруг Солнца. Юпитер и его четыре спутника стали для Галилея моделью Земли и ее собственной Луны. И действительно, в 1613 году он написал в дополнении к своим письмам по поводу солнечных пятен — в которых он полемизирует с астрономом-иезуитом Кристофером Шайнером, — что луны Юпитера, вне всяких сомнений, доказывают правильность теории Коперника.

Но для Галилея эти луны имели также тайное практическое значение, которое он хранил даже под более строгим секретом, чем свою приверженность учению Коперника. Галилей, конечно же, был весьма практичным человеком. Он бросал пушечные ядра с Пизанской башни, чтобы опровергнуть теорию движения Аристотеля, а в Падуе в Auditorium Maximum учил студентов новейшим методам фортификации и конструирования артиллерийских орудий. Итак, он понял, что спутники Юпитера — и, в частности, их затмения, случающиеся, когда они проходят за планетой, — можно использовать для решения древней проблемы нахождения долготы в море; за разрешение этой задачки король Испании посулил вознаграждение в 6 000 дукатов, а Генеральные штаты Нидерландов попытались превзойти его, пообещав 30 000 флоринов. Подписанное в 1609 году перемирие между двумя этими странами вскоре должно было закончиться, конечно если пушки не заговорят до срока. Новая война грезилась и испанцам, и голландцам, сражавшимся не только на старых европейских полях сражений, но и среди островов Тихого океана. Собственно говоря, уже сообщалось о нескольких нападениях голландцев на presidios [214] Тьера-Фирме. И вот тогда-то Галилей, истый католик, вычислил таблицу затмений и обратился к Филиппу III через посредство тосканского посла в Мадриде. Эти таблицы — залог испанских удач в Тихом океане — предсказывали время начала и длительность затмений каждого спутника: их затмения, подобно нашим лунным, происходили в одинаковое время в любой точке Земли. В отличие от лунных затмений, однако, они случались гораздо чаще, в случае Ио — почти ежедневно. Поэтому Юпитер и его спутники могли служить своеобразными небесными часами, показывающими разницу времени между любыми двумя точками на Земле любому человеку, способному предсказать их затмения.

— К середине тысяча шестьсот пятнадцатого года агенты «партии войны» и голландской Республики соединенных провинций присылали из Мадрида сообщения о том, что испанские корабли в Тихом океане начали пробные плавания с использованием таблиц Галилея. Эти таблицы, разумеется, были строго секретными. — Алетия шла на два шага впереди меня, показывая путь по затемненному коридору, ковер которого уже пропитался водой. — Галилей никогда не упоминал о них в своих трудах.

— И «Сакра Фамилиа» была одним из таких кораблей?

Она кивнула.

— Сэр Амброз читал все сообщения, поступавшие в Ламбетский дворец, и потому ему сразу вспомнилось название этого корабля, как только он прочел его на доске.

Преследуемые сэром Ричардом, мы выбежали из атриума и, шлепая по лужам и поскальзываясь, влетели в библиотеку, где уже скопилось так много воды на полу, что она наполовину скрывала книги, стоявшие на нижних полках, а множество более высоких полок угрожающе накренилось. Картонные переплеты сморщились, и страницы из тряпичной бумаги распадались на исходные составляющие — лен и пеньку. Я наклонился, надеясь спасти один из томов — тщетная надежда, — но Алетия настояла на продолжении бегства. Мы забрались на библиотечную галерею по приставной лесенке и втянули ее наверх, чтобы наши преследователи не смогли ею воспользоваться. Я уже слышал топот ног по ступеням, когда мы,