успели побывать со своим мужем и в библиотеке.
– Возможно, мы там были, – согласился Берндт, – хотя лично я не вижу в этом ничего криминального. В конце концов, моя жена – прямая наследница хозяйки дома и ее сестры. Поэтому мы хотели разобраться в стоимости имущества и остающейся недвижимости.
– Не сомневаюсь, что намерения у вас были самые благие, – кивнул Дронго. – Однако после тщательного осмотра помещения и получения сведений по другим каналам, когда вы узнали о том, что тетя Сюзанна получила около девяти миллионов евро наследства, а опекуном будет назначена ее старшая сестра, у вас возник план реального получения всех денег, которые можно было переоформить на себя.
Мадлен нахмурилась. Берндт покачал головой:
– Чушь! Все равно все эти деньги достались бы нам. Рано или поздно.
– Могло быть поздно, – парировал Дронго. – Итак, ваша супруга решила, что ждать больше просто не имеет смысла, и поэтому она сама приняла такое решение. Все знали, что младшая сестра Марты давно болеет и плохо себя чувствует. Если бы ее хватил инфаркт во время празднования юбилея или инсульт, то никто бы не стал даже выискивать причину смерти, настаивая на вскрытии, настолько ожидаемым и естественным был бы этот факт. Однако все испортила сама Сюзанна. Но давайте по порядку… Я начертил схему, кто и где находился в тот момент, когда Герман потушил свет и Калерия Яковлевна вкатила тележку с тортом, появившись рядом с хозяйкой дома слева от нее. Таким образом, путь слева был блокирован тележкой с тортом, самой Калерией Яковлевной и стоявшим у выключателя Германом. Значит, пройти отсюда не было никакой возможности. А вот с правой стороны к столику Марты могли подойти либо кто-то из семейной пары Берндт – Мадлен, либо из семьи Пастушенко. Когда я разговаривал сегодня с тетей Сюзанной, я спросил ее, кто мог положить специальные лекарства в ее бокал. Она сразу ответила, что это могла быть Эмма. Однако я помнил, что Герман в разговоре с ней напомнил о том, что именно Эмма привела меня сюда, познакомив с остальными. И подсознательно Сюзанна ответила мне, что лекарство в ее бокал положила Эмма. А ведь я сказал, что Эмма не могла пройти к столу, так как с этой стороны он был блокирован принесенным тортом и стоявшими людьми. Значит, она должна была подняться, обойти стол и меня и подойти к бокалам с другой стороны. Но она этого не сделала, ведь она сидела рядом со мной, и я бы сразу это почувствовал. Однако Сюзанна в разговоре со мной выдала ключевую фразу. Она сказала, что это была Эмма, и добавила – моя племянница. А ее племянницей в гостиной была только Мадлен, которая сидела рядом с ней и которая могла, не вставая, бросить яд в бокал Сюзанны. Но самое поразительное, что Сюзанна могла и не увидеть, кто именно бросает ей лекарство и для чего это делает. Она просто обратила внимание, что обходивший стол Арнольд налил ей совсем немного шампанского, тогда как в бокале ее сестры шампанского было много. Если вы сейчас сосредоточитесь, то вспомните, как Марта сделала замечание Арнольду, отметив, что в ее бокале почти нет шампанского. Сейчас нам становится понятным, что это был не ее бокал. После того как она отодвинула в свою сторону все бокалы, они перемешались, и Сюзанна взяла ее бокал, а Марта взяла бокал, предназначенный для ее сестры. Марта выпила шампанское с ядом и начала терять сознание. Вспомните, как убивалась Мадлен, которая все время повторяла слова «бедная мама». Очевидно, что речь шла не о состоянии ее финансовых счетов, а о несчастном случае, который так потряс ее дочь, повергнув Мадлен в настоящий шок.
Берндт быстро взглянул на свою жену, но не стал ничего переспрашивать. Герман помрачнел. Эмма впервые перестала хмуриться.
– Интересная теория, но без доказательств, – сказал Арнольд.
– На бокале, из которого пила погибшая, были отпечатки пальцев ее младшей сестры Сюзанны, – напомнил Дронго. – А это и есть решающее доказательство. Однако пойдем дальше. Мадлен явно не рассчитывала на подобный исход дела. А когда она узнала, что мать сама перепутала бокалы и на ее бокале были отпечатки пальцев сестры, то вообще начала паниковать. И единственной возможностью замести следы была организация второго убийства с выходом на конкретного исполнителя.
Услышав эти слова, Арнольд шумно вздохнул. Он не смотрел в сторону Мадлен. Слушая Дронго, он глядел прямо перед собой. Пастушенко уже начал догадываться, о чем именно расскажет Дронго, и поэтому сидел, словно оцепеневший. Дронго продолжал говорить:
– Мадлен понимала, что следователи в любой момент могут начать задавать очень неприятные вопросы о возможных наследниках «ограниченно дееспособной» Сюзанны, получившей огромное наследство, которого могла быть лишена Мадлен. И тогда она решила совершить новое убийство. Из комнаты Анны была похищена чашка, на которой оставались ее отпечатки пальцев. Мадлен повторяла конфигурацию первого убийства, но теперь с явной подставой своей невестки. Таким образом, осуществлялись сразу две задачи – устранялся опасный конкурент, и у самой Мадлен появлялось абсолютное алиби. Нужно было еще подбросить немного оставшегося яда в комнату Анны, что и было сделано. А затем, пользуясь моментом, всыпать яд в чашку Леси Пастушенко и бросить подозрение на Анну: ведь все присутствующие знали о том, что Ева была на самом деле дочерью Арнольда Пастушенко, а не мужа Анны.
– Это моя дочь, – громко возразил Герман. – Она носит мою фамилию и называет меня папой.
– Подобное заявление делает вам честь, Герман, – поклонился Дронго, – но ваша сестра придумала этот иезуитский план, чтобы вывести из игры вашу супругу и избавиться от опасного конкурента в борьбе за наследство вашей тети.
Герман взглянул на сестру. Она прикусила губу и молча выдержала его взгляд, не комментируя слова эксперта. Но вместо нее в разговор вмешался Берндт:
– Это все домыслы, построенные на ничем не проверенных фактах. Как вы можете доказать, что порошок с ядом подбросила в комнату Анны именно моя жена?
– Вот заключение экспертизы, – ответил Дронго, доставая лист бумаги. – На синем платье вашей супруги есть следы этого порошка. Очевидно, она была слишком неосторожна, когда второпях насыпала яд в пустую чашку Анны и в чашку Леси.
Наступило долгое молчание. Берндт повернулся и ошеломленно взглянул на жену.
– Да, да, да! – закричала Мадлен. – Это была именно я. И это мое платье. А ты хотел, чтобы все эти деньги достались моему мягкотелому брату, который воспитывает чужого ребенка? Или его жене, умудрившейся родить девочку, находясь в законном браке с моим братом? Или этой девочке, которая не имеет к нам абсолютно никакого отношения, что бы там ни говорил Герман? Да, я сделала все, чтобы отнять у них это наследство и передать его своим детям. Что плохого ты в этом видишь?
Берндт огорченно молчал. Он уже понимал, какие последствия сулит подобный скандал. Из-за него он уже никогда не поедет в Россию в качестве генерального представителя своего банка.
Менцель поднялся и подошел к Мадлен:
– Очень сожалею, фрау Ширмер, но я вынужден буду предъявить вам обвинения сразу в двух предумышленных убийствах.
– Ничего подобного, – возразил Берндт. – В первом случае это был просто несчастный случай.
– Думаю, что мы будем обсуждать этот вопрос уже с вашим адвокатом, – ответил следователь.
Эпилог
На следующий день Эмма приехала к Дронго в отель, когда он уже собрал свои вещи, готовясь уехать. Они встретились в холле отеля. Молодая женщина находилась в состоянии мрачной меланхолии: вчерашняя разоблачительная речь Дронго, с одной стороны, ее потрясла, а с другой – повергла в состояние ужасной депрессии. Она неожиданно осознала, что оба убийства были замыслены и исполнены для получения наследства тети Сюзанны. Может, поэтому, приехав проститься с Дронго, она была в таком мрачном настроении.
– Вы уезжаете? – печально спросила Эмма.
– Да. Через двадцать минут такси отвезет меня на Центральный вокзал, – сообщил Дронго. – Сейчас сюда принесут мой чемодан.
– Я так и подумала, – вздохнула молодая женщина. – Где вы были сегодня вечером? Я звонила до
