пишет в связке с Федеральной службой безопасности и подобными структурами.
– Не нужно так близко принимать к сердцу арест этого типа, – усмехнулся Роман Эдуардович, обращаясь к жене, – я думаю, что арест будет для него не самым худшим исходом. Ты видела, как они с Бразильцем чуть не убили друг друга. Если бы не твоя упавшая тарелка, они бы начали стрелять. Если Туманова даже не арестуют, его все равно убьют конкуренты. У них обычно один конец, и все об этом знают.
Ирина прикусила губу, уже не пытаясь спорить или о чем-то спрашивать. С трудом дождавшись отъезда гостей, она забрала свой телефон и отправилась в ванную комнату, чтобы переслать сообщение. Написала только два слова: «Как ты?» – и послала их на его телефон. Его мобильный был, как всегда, отключен.
Ночью она лежала в своей спальне, когда услышала, как вошел муж. У каждого из них были свои спальные комнаты. Хаусман считал, что таким образом сохраняется свежесть чувств, и она не возражала. Но в эту ночь она неожиданно почувствовала какое-то внутреннее сопротивление и испугалась своего чувства. Роман Эдуардович вошел в ее спальню, привычно усаживаясь на кровать, протянул к ней руку.
– Нет, – глухим голосом сказала она, – сегодня нельзя.
– Что случилось?
– Сегодня запретный день. – Обычно она так объясняла свое состояние.
– Разве это нам когда-нибудь мешало?
– Нет. Но у меня дико болит голова. Я даже приняла аспирин. Извини, пожалуйста.
– Ничего. Ничего страшного. – Он потрепал ее волосы и, поднявшись, пошел к выходу.
– Хаусман! – позвала она мужа. Даже в такой момент она называла его по фамилии. Он обернулся. – Извини меня.
– Ничего страшного. Я же сказал, что все в порядке.
Он вышел, осторожно закрыв за собой дверь, а она уткнулась в подушку и разрыдалась. Если бы ее спросили, почему она плачет, она бы не смогла ответить. Но плакала. А закончив плакать, посмотрела на свой телефон – никакого ответа. В эту ночь она еще трижды просыпалась и трижды смотрела на свой телефон. Но ответных сообщений так и не было. Рано утром она отправила еще одно послание, написав: «Где ты?» – и уже не смогла уснуть, ворочаясь в своей кровати.
Глава 16
После убийства Димарова я уже не мог вернуться обратно в Уфу. Да, собственно, и не хотел. Куда мне возвращаться? В квартиру, где я увидел свою растерзанную мать и своих близких? Снова устроиться охранником в ночном клубе, словно ничего не было? Разве можно дважды входить в одну и ту же реку? Наверное, нельзя. Я не знал, что именно со мной будет, не знал, как мне жить дальше. В двадцать два года все закончилось. Словно оборвалась моя первая жизнь, и мне предстояло все начинать заново.
Так я сидел довольно долго, пока меня не позвали, посадили в машину и отвезли к Ревазу Московскому. На этот раз тот был один, без своих напарников. Он долго испытывающе смотрел на меня, потом разрешил сесть напротив. Мы были вдвоем. Это только в глупых и дешевых фильмах преступный авторитет принимает незнакомого новичка в окружении своих «горилл». В жизни все абсолютно иначе. Настоящего «вора в законе» защищает его титул. Ни один уголовник не посмеет даже подумать о том, что может ударить или тем более убить такого человека. Это означает мгновенный смертный приговор, от которого нет спасения. Тебя достанут даже в американской тюрьме, если ты захочешь там спрятаться. Такие люди, как Реваз, просто неприкасаемые, и никто не посмеет им перечить.
– Мне про тебя многое рассказали, – наконец заговорил он. – Ты, оказывается, служил в спецназе, прошел через горячие точки… Скажи честно: в людей стрелял?
– Приходилось.
– Так я и думал. Потом тебя привезли в Москву, и вы вместе с Тухватом и еще одним его телохранителем попали в засаду, которую вам устроил Димаров. Все правильно?
– Да.
– В засаде были мои люди, – сообщил Реваз, – хорошие ребята, проверенные. От них просто так уйти было нельзя. А ты ушел, да еще и убил одного из них и ранил другого.
– Это не я убивал, а другой телохранитель Тухвата. Я только уходил…
– Значит, ты очень везучий. Там было четверо парней с автоматами, и еще человек десять стояли в оцеплении. А ты ушел живым и без единой царапины. И тебя там не смогли найти.
– Я поехал обратно в аэропорт, потому что никого не знал в Москве.
– Значит, ты везучий, – задумчиво повторил Реваз.
Я молчал. Согласиться с ним, и он прикажет порезать меня на куски, опровергая мою везучесть. Не соглашаться, и он снова прикажет меня разрезать, чтобы подтвердить мое несогласие. Я видел, что они сделали с Димаровым, и не хотел его участи. Но я не боялся. В тот момент у меня внутри был только пепел, и ничего больше.
– И еще ты убил другого моего человека, который пришел с напарником к семье Шершенских, чтобы узнать, где ты находишься, – продолжал Реваз. – Или там тоже стрелял твой товарищ?
– Нет. Стрелял я. Они вошли к пожилым людям и начали их мучить. Я ударил первого и хотел нейтрализовать второго. Но он вытащил старика и приставил нож к его горлу, приказав мне положить пистолет на пол.
– А ты отказался? – уточнил Реваз.
– Да. Я выстрелил ему прямо в лоб и убил его.
Меня могла спасти только предельная честность, ведь наверняка Реваз все знал. Он удовлетворенно кивнул.
– Значит, ты еще и благородный человек, не сбежал, а полез выручать стариков, которые к тебе не имели никакого отношения. Почему ты туда полез? Ты уже заранее знал, что там будут мои люди?
– Знал. Они жили на первом этаже, и я все видел через занавеску.
– И все равно пошел?
– Мне было жалко стариков, они ни в чем не виноваты.
– А потом ты выследил Димарова?
– Да. Но он сбежал.
– Как это произошло?
– Мы стояли на лестнице, и он толкнул на меня бабушку с внуком. Пока я пытался удержать старую женщину, он сбежал.
– И, приехав со своими людьми в Уфу, перебил твою семью? – жестко произнес Реваз.
– Да. – Я опустил голову и незаметно вздохнул.
– Детей задушил, – словно размышляя, продолжал Реваз. – Сволочь, он и есть сволочь. Я тебе скажу, что я вот этой рукой шесть человек лично убил, – он показал мне свою большую ладонь, – и не жалею, что убил. Некоторые были моими врагами, некоторые – жертвами. Но маленьких детей я никогда не трогал, и старух тоже не убивал. И никого не насиловал. Есть преступления, за которые нормальному мужчине всегда бывает стыдно. Сволочь, который может ограбить своих товарищей, готов на любое преступление, чтобы скрыть свой постыдный поступок.
Он замолчал и молчал довольно долго. Я поднял голову и посмотрел на него. Его глуховатый голос с типично грузинским акцентом вызывал у меня в душе какой-то гулкий звон. Наверное, так боялись Сталина, когда он говорил на хорошем русском языке с грузинским акцентом. В этом было нечто мистическое.
– И ты не поехал обратно в Москву, – напомнил Реваз, – а пошел искать хромого Габдуллу. Откуда ты знал, что он был нашим «смотрящим» по Башкирии?
– Я работал в ночном клубе, а там всегда говорили, что любой спор может разрешить только он, поэтому и захотел его увидеть. Я понимал, что Димаров нарочно вырезал мою семью, чтобы я сразу бросился в Москву его искать. Но я знал, что он устроит засаду. Он был на меня обижен и хотел меня убить, чтобы я никому не рассказал о его подлости.
– Сам догадался насчет денег?
– Да.
– И насчет Габдуллы тоже сам?
– Да.
– Значит, ты еще и сообразительный, – вздохнул Реваз, – сколько у тебя достоинств… Но нас ты подвел.
