Роланд посмотрел на Катберта. Тот ответил взглядом, в котором напрочь отсутствовала привычная ему смешинка.
— Многое зависит от тебя. — Роланд коснулся рогатки. — И от нее.
— Я знаю.
— Что у тебя в арсенале?
— Почти четыре дюжины стальных шариков. — Берт поднял мешочек из плотной ткани, в котором в более спокойные времена его отец держал табак. — Плюс петарды в седельных сумах.
— Сколько больших?
— Достаточно, Роланд, — ответил Катберт без тени улыбки. Смех ушел из его глаз, сразу ставших глазами хладнокровного убийцы. — Достаточно.
Роланд пробежался рукой по пончо, давая ладони привыкнуть к грубой материи. Посмотрел на Алена, вновь на Катберта, вновь говоря себе, что все получится, да, получится, если они сохранят хладнокровие и не будут думать о том, что их всего лишь трое против сорока или пятидесяти.
— Те, кто сейчас у Скалы Висельников, услышат выстрелы, не так ли? — спросил Ален.
Роланд кивнул.
— Ветер дует от нас к ним, так что в этом нет никаких сомнений.
— Значит, нам придется действовать быстро.
— Времени терять не будем, — кивнул Роланд, подумав о том, как он стоял на дворе, притаившись в разросшейся спутанной живой изгороди за Большим залом, на руке его сидел сокол Давид, а по спине от ужаса тек пот.
— Докажи, что ты мужчина, или умри. — Ален словно читал мысли стрелка. — Вопрос ставится так?
— Да. В конце концов вопрос всегда ставится так. Когда, думаешь, они доберутся сюда?
— Не раньше чем через час. А скорее через два.
— Они знают, что мы их поджидаем?
Ален кивнул:
— Думаю, да.
— Это плохо, — подал голос Катберт.
— Джонас боится, что мы нападем на них в траве, — заметил Роланд. — Может, подожжем траву вокруг его отряда. Они утратят бдительность, как только выедут на открытое место.
— Ты на это надеешься? — спросил Катберт.
Роланд кивнул:
— Да. Надеюсь.
Поначалу Рейнолдс ехал легкой рысцой, но через полчаса после расставания с Джонасом пустил лошадь галопом. Пилон мчался рядом. Сюзан держалась руками за рог передней луки, ее волосы разметало ветром. Думала она о том, как выглядит сейчас ее лицо. Скулы раздулись, глаза затекли. Даже от ветра саднило кожу.
Уже на Спуске Рейнолдс остановился, чтобы дать лошадям передохнуть. Спрыгнул на землю, повернулся спиной к девушке, справил малую нужду. Сюзан в это время оглядела Спуск. Увидела громадный табун, теперь мирно жующий травку. Ковбои куда-то подевались. Хоть это они сделали, подумала Сюзан. Мало, конечно, но хоть что-то.
— Не хочешь облегчиться? — спросил Рейнолдс. — Если хочешь, помогу тебе снять штаны, но только не говори «нет» сейчас, чтобы потом просить об остановке.
— А ведь ты боишься. Большой храбрый регулятор, и боишься, не так ли? Да, боишься, пусть и вытатуировал гроб на руке.
Рейнолдс попытался изобразить презрительную улыбку. Но в это утро она никак не вязалась с его лицом.
— Не отбирай хлеб у предсказателей судьбы, мисси. Они с этим справятся лучше. Так будешь облегчаться или нет?
— Нет. И ты боишься. Чего?
Рейнолдс, а предчувствие беды не покинуло его после расставания с Джонасом, хотя он очень на это надеялся, обнажил в злобной усмешке желтые от табака зубы.
— Если не можешь сказать ничего путного, лучше молчи.
— Почему бы тебе не отпустить меня? Может, мои друзья поступят так же и с тобой, когда догонят нас.
На этот раз Рейнолдс рассмеялся искренне. Запрыгнул в седло, сплюнул. Над головой Демоническая Луна превратилась в бледный круг.
— Мечтать не вредно, мисси-сэй. За мечты денег не берут. Но этих троих ты уже никогда не увидишь. Им прямая дорога к червям, будь уверена. Поехали.
И они поскакали дальше.
В ночь на праздник Жатвы Корделия совсем не ложилась. Сидела в кресле в гостиной, и хотя вязанье лежало у нее на коленях, она не провязала ни единой петли. Вот и теперь, около десяти утра, она все сидела в том же кресле, уставившись в никуда. А куда, собственно, она могла смотреть. Все рухнуло, разбилось на мелкие осколки. Надежды получить деньги, которые Торин мог дать Сюзан и ее ребенку, отписать в завещании, мечты занять достойное положение в обществе, планы на будущее. Все порушили двое неблагодарных молодых людей, которым так уж не терпелось скинуть штаны.
Она сидела в старом кресле, с вязаньем на коленях, с пеплом, которым, как клеймом, пометила Сюзан ее щеку, и думала:
Тут до нее донеслось слабое скрежетание по стеклу. Она понятия не имела, сколько прошло времени, прежде чем ее сознание зарегистрировало этот звук, но, как только это произошло, отложила вязанье и поднялась, чтобы посмотреть, кто же это скребется. Возможно, птица. Или дети с их обычными шутками на Жатву. Им-то нет никакого дела до того, что мир рухнул. Кто бы там ни был, она сейчас всех прогонит.
Сначала Корделия ничего не увидела. А когда уже собралась отойти от окна, заметила в углу двора возок и пони. Вид возка встревожил ее — черный, с непонятными золотыми символами. А пони стоял, низко опустив голову. Его, похоже, загнали до изнеможения.
Она еще хмурилась, гадая, как попали к ней на двор возок и пони, когда перед ее носом в воздухе появилась грязная скрюченная рука и ногти заскребли по стеклу. Корделия ахнула, прижала руки к груди, из которой едва не выпрыгнуло сердце. Она отступила на шаг, отчаянно вскрикнула, задев бедром плиту.
Длинные грязные ногти еще дважды прошлись по стеклу, потом исчезли.
Корделия постояла в нерешительности, потом направилась к двери, по пути остановившись у поленницы и подхватив увесистую металлическую лопатку, которой доставала из печи золу. Распахнула дверь, подошла к углу, глубоко вдохнула и обогнула угол, одновременно поднимая лопатку.
— Убирайся, кто бы ты ни был. Убирайся, а не то…
Слова застыли у нее в горле: она увидела невероятно старую женщину, ползущую, именно ползущую к ней через прихваченную морозцем цветочную клумбу. Седые спутанные волосы старой карги (те, что еще остались) падали ей на лицо. Щеки и лоб усеивали язвы. Губы потрескались, кровь забрызгала острый, в бородавках, подбородок. Уголки глаз заплыли гноем, а дыхание со свистом вырывалось из груди.
— Добрая женщина, помоги мне, — прохрипела старуха. — Помоги мне, если сможешь, а не то я умру.
Рука, державшая лопатку, опустилась. Корделия не верила своим глазам.
— Риа? — прошептала она. — Ты — Риа?
— Ага, — прошептала Риа, таща свое тело по замерзшим василькам, упираясь руками в холодную
