гвоздя с большой головкой была прикреплена к куску старого, почерневшего от времени дерева. Рука была такой же коричневой, какой становится мумия, меж тем по всем признакам она сохранила вид человеческой конечности, и на пальцах можно было даже разглядеть мозоли. Неужели это в самом деле рука раскаявшегося вора, который был распят на кресте рядом с Иисусом и перед смертью принял его как своего Спасителя? Я прикоснулся к стеклу, на мгновение предавшись безумной надежде на то, что у меня исчезнет горб, уйдут боли в суставах и я стану таким же нормальным мужчиной, каким был бедняга Марк, которому я всегда завидовал. Однако ничего подобного не произошло, раздался лишь щелчок моего ногтя о стекло шкатулки.
Вдруг краем глаза я увидел, как в воздухе мелькнуло что-то маленькое и яркое, как золото, после чего это что-то звонко лязгнуло и завертелось на плиточном полу в двух футах от меня. Это оказался нобль, бывшая ныне в ходу золотая монета. Когда она перестала крутиться, я пригляделся и увидел, что с пола на меня взирает голова короля Генриха.
Я посмотрел вверх и увидел, что нахожусь прямо под колоколами, а надо мной свисают хитросплетения веревок и блоков, которые во время минувшей вечерней трапезы стали предметом недобрых шуток над Эдвигом. Но чего-то среди них все-таки не хватало. И я понял чего: люльки-корзинки. Очевидно, ее подняли на колокольню.
— Он там! — выдохнул я.
Так вот, значит, где он прятал золото! В этой самой корзине! Мне уже давно надо было внимательно исследовать ее содержимое. Посмотреть на то, что кроется под тряпками, еще тогда, когда я поднимался на башню вместе с Мортимусом. Пожалуй, лучшее место для тайника придумать было трудно. Теперь понятно, почему Эдвиг приостановил ремонтные работы.
Когда я взбирался по винтовой лестнице на колокольную башню вместе с приором Мортимусом, от страха у меня тряслись поджилки. Однако на этот раз я был движим жестокой и непоколебимой яростью, и это давало мне силу превозмочь вопиющую боль, исходящую от всех членов моего тела. Как выяснилось, чувства не покинули мое тело, а всего лишь на время притаились. Ибо ныне я исполнился столь невероятным гневом, какого не знал никогда прежде.
Пустая корзина валялась на боку на том месте, на котором я ожидал ее увидеть. Рядом с ней на полу лежали две золотые монеты. В комнате никого не было. Я посмотрел на ведущие к колоколу ступеньки и обнаружил на них еще несколько таких же монет. Мне стало ясно, что тот, кто находился наверху, наверняка слышал, как я взбирался сюда по лестнице. Неужели он засел в самой колокольне?
Предваряя свой путь тростью, я принялся осторожно подниматься по ступенькам. Повернув ручку двери, я быстро отступил назад и при помощи той же трости толкнул ее вперед. И надо сказать, в своей предосторожности оказался совершенно прав, ибо находившийся по другую сторону человек тотчас швырнул в то место, где только что стоял я, потухший деревянный факел. Тот ударился о мою трость, не причинив ни ей, ни мне никакого вреда. В этот миг мой взор уперся в красное и ожесточенное лицо казначея, смотревшего на меня совершенно дикими глазами.
— Все кончено, брат Эдвиг, — сказал я. — Я знаю о вашем намерении бежать на корабле во Францию. Именем короля вы арестованы как вор и убийца!
Он отшатнулся, и я услышал его быстро удаляющиеся шаги, которые громко разносились по дощатому полу и сопровождались странным металлическим лязгом. Это меня несколько насторожило.
— Все кончено, — громко повторил я. — Отсюда нет другого выхода.
Я одолел последнюю ступеньку и заглянул внутрь, пытаясь отыскать его глазами, но с того места, где я стоял, удалось разглядеть только половицы и огромные колокола за ограждением. На полу лежала еще одна горстка золотых монет.
Я понял, что положение безвыходное. Он не мог уйти отсюда, не миновав меня. Однако я тоже оказался в ловушке. Если бы я вздумал спускаться по винтовой лестнице вниз, то стал бы легкой добычей для человека, которого некогда принял за обыкновенного чиновника, трясущегося над каждым пенни. Но я ошибся, ибо на самом деле этот тип оказался способен на нечто большее. Размахивая перед собой тростью, я стал продвигаться в глубь комнаты.
Эдвиг находился на другой ее стороне. Когда я вошел, он сделал шаг вперед, и я заметил, что у него с плеч свисает веревка, к каждому концу которой привязаны кожаные походные корзины. Это они издавали металлический лязг, когда он двигался. Тяжело дыша, Эдвиг размахивал перед собой дубинкой, которую так крепко держал в правой руке, что костяшки пальцев побелели.
— Что вы задумали, брат? — обратился я к нему. — Прихватить денежки и сбежать во Францию, чтобы зажить новой жизнью?
Я сделал еще один шаг ему навстречу, пытаясь отвлечь его внимание, однако он держал ухо востро и продолжал угрожать мне своей деревяшкой.
— Н-н-нет! — Он стоял на прежнем месте и выкрикивал каждое слово, как ребенок, которого незаслуженно в чем-то обвинили. — Нет! Это назначенная мною цена за то, чтобы попасть на небеса!
— Что?
— Она все время отказывала мне, пока в меня не вселился Дьявол. Это он во всем виноват! Он наполнил мою душу гневом. И я ее убил! Вы даже представить себе не можете, до чего просто убить человека. — Он залился диким смехом. — Ребенком я столько раз видел, как убивают людей. Это открыло во мне двери Дьяволу. Тому, кто наполняет разум жаждой к-к-крови!
Его лицо стало темно-красным, а вены на шее вздулись. Потеряв над собой всякую власть, он перешел на истошный визг. Единственное, что могло отвлечь его внимание, был звон колоколов, но для этого я должен был как-то исхитриться к ним приблизиться.
— Вряд ли вам удастся убедить в этом судей, — выкрикнул я.
— В гробу я видал ваших судей! — Как только его голос сорвался на крик, заикание тотчас исчезло — Римский Папа, которого Бог поставил первосвященником на земле, разрешил приобретать искупление грехов за деньги. Как я уже говорил вам, Господь просчитывает наши души. Так сказать, сравнивает соотношение между дебетом и кредитом. Мой дар Ему столь велик, что Он непременно сделает меня своей правой рукой. Я преподнесу Франции сумму, которая будет исчисляться почти в тысячу фунтов стерлингов. Тысячу фунтов стерлингов, которые я с таким трудом сумел урвать из рук вашего еретика-короля. Это огромная заслуга в глазах Господа. — Он сверкнул на меня яростным взглядом. — И вы меня не остановите!
— Вы, очевидно, также полагаете, что это искупит ваш грех перед Саймоном и Габриелем?
Он направил в мою сторону острие факела.
— Уэлплей догадался, что я сделал с девчонкой. Рано или поздно он рассказал бы об этом вам. Поэтому ему пришлось умереть. Мне нужно было доделать работу до конца. А участь Габриеля должна была постичь вас, будьте вы трижды прокляты. Бог заставит вас за это ответить!
— Вы ненормальный! — крикнул я. — Ваше место в приюте для умалишенных. Там вы будете живым образчиком того, до чего доводит всякое извращение религии.
Едва я произнес эти слова, как Эдвиг схватил обеими руками дубинку и, исторгнув нечеловеческий крик, бросился на меня. Не будь у него за плечами тяжелой ноши, он, по всей вероятности, одолел бы меня сразу, но я умудрился отскочить в сторону. Потом он развернулся и повторил нападение. На сей раз я успел замахнуться тростью, но он своей дубинкой выбил ее у меня из рук, и она упала на пол. Теперь Эдвиг находился между мной и дверью. Угрожающе размахивая своей деревяшкой, он медленно надвигался на меня, а я отступал к ограждающим колокол низким перилам. Эдвиг как будто вновь обрел свое былое хладнокровие, я видел его черные зловещие глаза, которые с тщательностью счетовода оценивали расстояние между нами и высоту ограждения.
— Куда подевался ваш мальчишка? — со злобной усмешкой осведомился он. — Почему не защищает вас сегодня?
Он налетел на меня и с силой огрел по руке, которую я едва успел поднять, пытаясь защититься. После чего он нанес мне сокрушительный удар в грудь, так что я упал назад и перевалился через перила.
До сих пор я вновь и вновь переживаю это падение в своих кошмарных снах. До сих пор отчетливо помню, как перевернулся в воздухе, пытаясь ухватиться за него руками. Помню ликующий крик брата Эдвига, звенящий у меня в ушах, и то, как мои руки ощутили под собой что-то твердое — как выяснилось позже, это был колокол — и как я буквально впился в его металлическую, украшенную орнаментом боковую
