— Думаю, надо предать его земле, не откладывая, — кивнул я. — Я уже видел все, что мне надо. И это зрелище крепко отпечаталось в моей памяти. Боюсь, даже слишком крепко.
— Да, сэр, и осмотр тела натолкнул вас на множество важных соображений.
— Но все это лишь догадки и домыслы.
Сейчас, когда брат Гай шел рядом со мной, я ощутил, что от него исходит слабый приятный запах, напоминающий аромат сандалового дерева. В отличие от прочей братии лекарь, как видно, отнюдь не считал зловоние добродетелью.
— Я сообщу отцу аббату, что необходимо сделать приготовления для похорон, — сказал он со вздохом облегчения.
Тут церковные колокола оглушительно загудели, заставив меня содрогнуться.
— Никогда прежде я не слыхал такого громкого звона, — заметил я. — Еще подъезжая к вашей обители, я обратил внимание на то, что колокола у вас какие-то особенные.
— Просто они слишком велики для такой невысокой башни, — пояснил брат Гай. — Впрочем, у этих колоколов и в самом деле занятная история. Прежде они висели в одном из древнейших соборов Тулузы.
— И почему же их сняли оттуда?
— О, им выпала сложная судьба. Собор был разрушен во время одного из арабских набегов. Колокола арабы захватили с собой в качестве трофея. Впоследствии, когда Испания вновь стала христианской, колокола эти обнаружили в Саламанке. Их передали в дар монастырю в Скарнси, который тогда только что открылся.
— Все это очень интересно, но, думаю, вам неплохо было бы обзавестись другими колоколами, поменьше.
— Мы уже привыкли.
— Боюсь, я никогда не привыкну к подобному грохоту.
На губах брата Гая мелькнула печальная улыбка.
— Что ж, всему виной мои арабские предки. Ведь это из-за них колокола попали сюда.
Когда мы вошли во внутренний двор, монахи длинной вереницей покидали церковь. Картина эта глубоко запечатлелась в моей памяти: почти три десятка бенедиктинцев в черных одеяниях друг за другом пересекают каменный двор. Руки у всех спрятаны в рукава, капюшоны подняты, чтобы защититься от снега, который бесшумно падал, покрывая плечи идущих пушистыми белыми воротниками. Разноцветные отблески освещенных церковных окон падали на процессию и на припорошенные снегом камни монастырского двора. Это было на редкость красивое зрелище, и неожиданно для себя самого я почувствовал, что тронут до глубины души.
Брат Гай отвел нас в комнату для гостей и, пообещав вскоре вернуться, чтобы проводить нас в трапезную, удалился. Мы стряхнули снег с плащей, а потом Марк выдвинул свое узкое ложе и растянулся на жестком тюфяке.
— Сэр, значит, вы полагаете, что Синглтона убил человек, вооруженный мечом? Но как он это сделал? Подкараулил его в кухне и незаметно подкрался сзади?
Я принялся распаковывать свою дорожную сумку, раскладывая книги и бумаги.
— Возможно, — откликнулся я на вопрос Марка. — Но меня занимает другое: что понадобилось Синглтону на кухне в четыре часа утра?
— Наверное, именно там он назначил встречу с кем-то из монахов. Помните, он говорил об этой встрече привратнику?
— Да, это наиболее вероятное объяснение. Кто-то договорился встретиться с Синглтоном в кухне, скорее всего, пообещав сообщить некие важные сведения. А когда тот явился, его убили. Или, точнее сказать казнили. Потому что мне произошедшее чрезвычайно напоминает казнь. Согласись, вонзить ему нож в спину было бы куда проще, чем отрубать голову.
— Судя по всему, покойный Синглтон обладал изрядной силой, — заметил Марк. — Хотя теперь, когда его голова красуется рядом с телом, об этом трудно судить.
Марк рассмеялся, явно нарочито, и я понял, что увиденное в склепе произвело на него не менее гнетущее впечатление, чем на меня самого.
— О его силе ничего не могу тебе сообщить. А вот то, что он принадлежал к тому разряду законников, к которому я питаю глубокое презрение, могу сказать со всей определенностью. Синглтон не знал законов и не уважал их. А те, что знал, зачастую пытался вывернуть наизнанку. Действовал он при помощи запугивания и обмана, при случае не чурался и подкупа. Но, разумеется, при всем этом он отнюдь не заслужил столь жестокой расправы.
— А я и забыл, что в прошлом году вы присутствовали при казни королевы Анны Болейн, — сказал Марк.
— Я бы тоже хотел об этом забыть.
— Но сегодня то, что вы были очевидцем этой казни, сослужило вам добрую службу.
Я кивнул и добавил с усмешкой:
— Помню, когда я только поступил на обучение в корпорацию адвокатов, был у нас такой преподаватель, сержант Хамптон. Он учил нас собирать свидетельские показания. Так вот, он любил задавать вопрос: «Какие обстоятельства являются наиболее важными в любом расследовании?» И сам на него отвечал: «Наиболее важных обстоятельств не существует, все одинаково важны, и каждое следует рассматривать под различными углами».
— Ох, сэр, вы меня пугаете, — вздохнул Марк. — Если мы будем выполнять совет вашего учителя, то проторчим здесь до скончания времен. — Он с наслаждением потянулся и сообщил: — Я готов проспать часов двенадцать, даже на этих дурацких досках.
— Спать еще не время, — возразил я. — Нам необходимо поближе познакомиться со здешней братией, и за ужином это будет удобнее всего. Всякий раз, когда попадаешь в новое место, прежде всего, постарайся узнать его обитателей. Вставай, Марк. Тот, кто служит лорду Кромвелю, не должен валяться без дела.
С этими словами я толкнул ложе Марка, и он, громко завопив, исчез под моей кроватью.
Следуя в трапезную за братом Гаем, мы долго шагали по темным коридорам, потом поднялись по крутой лестнице и, наконец, оказались у цели. Трапезная представляла собой помещение впечатляющих размеров, с высокими сводчатыми потолками, которые поддерживали внушительные колонны. Несмотря на свои размеры, комната казалась уютной благодаря многочисленным гобеленам, покрывавшим стены, и толстым циновкам, устилавшим пол. В углу возвышался аналой, покрытый искусной затейливой резьбой. Толстые свечи, горевшие в нескольких канделябрах, бросали мягкий свет на два больших стола, сервированных отличной посудой и приборами. Один стол, рассчитанный на двенадцать персон, стоял у самого очага, другой, намного длиннее, находился подальше от огня. Кухонные служки носились туда-сюда, расставляя на столах кувшины с вином и серебряные судки, из-под крышек которых пробивались соблазнительные запахи. Я внимательно осмотрел приборы, лежавшие на ближайшем к огню столе.
— Серебро, — заметил я, обращаясь к брату Гаю. — И тарелки тоже серебряные.
Это стол для старших монахов, — пояснил брат Гай. — Обычные монахи едят из оловянной посуды.
— А простые люди в Англии довольствуются деревянной, — не без сарказма добавил я.
Тут в трапезную торопливо вошел аббат Фабиан. Служки приветствовали его поклонами, на которые он ответил снисходительным кивком.
— Аббат, вне всякого сомнения, ест из золотых тарелок, — шепнул я на ухо Марку.
Аббат, вымученно улыбаясь, приблизился к нам.
— Мне сообщили, сэр, что вы выразили желание разделить общий ужин в трапезной. Возможно, вы все же перемените свое намерение? За моим столом сегодня будет подан прекрасный ростбиф.
— Спасибо, отец аббат, но мы лучше поужинаем здесь.
— Как вам будет угодно, — пожал плечами аббат. — Я полагал, что к вам присоединится доктор Гудхэпс. Но он решительно отказался покидать свою комнату.
— Брат Гай сообщил вам, что я осмотрел тело эмиссара Синглтона и теперь его можно похоронить? — перевел я разговор на другое.
— Да, сообщил, — кивнул аббат. — Перед ужином я объявлю братии, что завтра тело убиенного будет
