чем ей не уступая, несмотря на усиливающийся кашель. У нее нашлась возможность (во время короткого перерыва на ленч, когда они подкрепились безумно вкусными, поджаренными на костре стейками из оленины) подумать, какой же он необычный, какой удивительный. Столько времени они провели вместе, столько пережили, и все равно она не могла понять, что он за человек. Слишком многое оставалось ей неведомо. Она видела, как он смеялся и плакал, убивал и танцевал, спал и сидел на корточках со спущенными штанами, с задом, зависшим над, как он говорил, бревном облегчения. Она никогда не спала с ним, как женщина спит с мужчиной, но думала, что за исключением этого видела его во всех ситуациях, и однако… слишком много оставалось в нем неведомого.
– Твой кашель все больше и больше напоминает мне воспаление легких, – сказала Сюзанна вскоре после того, как начался дождь. Они как раз занимались тем, что Роланд называл авен-кар: перетаскивали убитых и готовились превратить их во что-то еще.
– Пусть это тебя не тревожит, – успокоил ее Роланд. – У меня есть все необходимое для лечения.
– Ты говоришь правильно? – в голосе Сюзанны слышалось сомнение.
– Ага. Вот они, я их никогда не теряю, – он сунул руку в карман и показал ей пузырек с таблетками аспирина. Она подумала, на лице его отразилось благоговение, и почему нет? Возможно, эти таблетки, которые он называл астин, сберегли ему жизнь. Астин и чифлет note 147.
Они погрузили свою добычу на роскошное такси Толстяка Хо и повезли к речушке. Чтобы перевезти все туши,потребовались три ездки. После того, они свалили их в большую кучу, Роланд осторожно положил сверху голову оленя-одногодка, откуда она и уставилась на них своими затуманенными глазами.
– Зачем она тебе понадобилась? – спросила Сюзанна, с намеком на интонации Детты в голосе.
– Нам потребуются все мозги, которые у нас есть, – Роланд сухо кашлянул в кулак. – Это грязный способ сделать то, что нам нужно, но быстрый и дает результат.
После того, как они складировали туши убитых животных на берегу затянутой льдом речушки («По крайней мере, нам не нужно волноваться из-за мух», – сказал Роланд), стрелок начал собирать сушняк. Сюзанне, конечно, хотелось погреться у костра, но то ужасное состояние, которое охватило ее прошлой ночью, исчезло, и, пусть на время, она не испытывала такого уж жуткого холода. Попыталась вспомнить глубину своего отчаяния, когда холод, казалось, проникал ей в кости, превращая их в стекло, и не могла. Потому что тело умеет забывать самое худшее, предположила она, а без содействия тела в мозгу остаются только воспоминания, напоминающие выцветшие фотографии.
Но, прежде чем начать собор сушняка, Роланд обследовал берег реки и вытащил камень. Протянул его Сюзанне, и она провела пальцем по его молочной, сглаженной водой поверхности.
– Кварц? – спросила она, но уже поняла, что это не кварц. Не совсем кварц.
– Я не знаю этого слова, Сюзанна. Мы называет его керт. Из него изготавливают инструменты, примитивные, но полезные: топоры, ножи, кинжалы, скребки. Нам нужны именно скребки. И, как минимум, один молоток.
– Я понимаю, что мы будем скрести, но зачем нам понадобится молоток?
– Я тебе покажу, но сначала составь мне компанию, – Роланд опустился на колени, взял одну из холодных рук Сюзанны в свою. Вместе они смотрели на голову оленя-одногодка.
– Мы благодарим тебя за то, что мы теперь сможем получить, – обратился Роланд к голове, и по телу Сюзанны пробежала дрожь. Именно с этих слов ее отец начинал молитву перед едой, когда за столом собиралась вся семья.
«Наша семья распалась», – подумала она, но ничего не сказала; прошлого не вернуть. Произнесла слова, которым ее научили еще маленькой девочкой: «Отец, мы благодарим тебя».
– Направляй наши руки и направляй наши сердца, когда мы отделяем жизнь от смерти, – сказал Роланд. Потом выразительно посмотрел на Сюзанну, вскинув брови, молча попросил продолжить, если у нее было, что сказать.
И Сюзанна продолжила.
– Отче наш сущий на небесах! Да святится имя твое; Да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас в искушение, но избавь нас от дурного; Твое есть Царство и сила и слава во веки.
– Это прекрасная молитва, – вырвалось у Роланда.
– Да, – согласилась она. – Я не уверена, что произнесла ее правильно… прошло много времени… но все равно, лучшей молитвы нет. А теперь давай займемся нашими делами, пока я еще чувствую свои руки.
– Аминь, – сказал Роланд.
Роланд взял отрубленную голову оленя-одногодка (маленькие оленьи рога послужили ручками и облегчили задачу) и поставил перед собой. Потом взмахнул зажатым в кулак куском кварца и ударил по черепу. Раздался приглушенный хруст, и у Сюзанны дернулся желудок. Роланд ухватился за рога и потянул в разные стороны, левый – влево, правый – вправо. Когда Сюзанна увидела, как разбитый череп «ездит» под шкурой, желудок не просто дернулся, а сделал попытку подняться к горлу.
Роланд нанес еще два удара, с хирургической точностью. Потом воспользовался ножом, чтобы по кругу отрезать шкуру на верхней части головы, которая снялась, как шапочка, обнажив разбитый череп. Роланд сунул лезвие ножа в самую широкую трещину и, надавив на рукоятку, превратил нож в рычаг. Когда череп развалился, обнажив мозг оленя, Роланд осторожно достал его, отложил в сторону, посмотрел на Сюзанну.
– Нам потребуются мозги всех убитых нами оленей, вот почему нам нужен молоток.
– Ой, – у нее перехватило дыхание. – Мозги.
– Из них мы сделаем дубильную жижу. Но керт можно использовать и для другого. Смотри, – он показал ей, бить два камня друг о друга, пока один или оба не разрушатся на большие, ровные, а не бесформенные куски. Сюзана знала, что так разрушается метаморфическая порода, но сланцы и подобные ему минералы из-за низкой прочности не годились для изготовления хороших инструментов. А вот этот минерал был очень прочным.
– Когда у тебя будут откалываться куски достаточно широкие с одной стороны, чтобы можно было ухватить их рукой, и с острой кромкой – с другой, откладывай их в сторону, – наставлял Сюзанну Роланд. – Это и будут наши скребки. Будь у нас время, мы бы снабдили их рукоятками, но времени нет. Так что к ночи руки у нас будут болеть.
– Как ты думаешь, сколько времени уйдет на изготовление скребков?
– Немного, – ответил Роланд. Керт раскалывается, как нужно, так я, во всяком случае, слышал.
И пока Роланд притаскивал сушняк в рощу, где вперемешку росли ива и ольха, Сюзанна внимательно осматривала берег, отыскивая керт. К тому времени, когда она собрала с десяток больших камней, ей на глаза попался и торчащий из земли гранитный валун, выглаженная дождем, солнцем и ветром поверхность которого могла послужить идеальной наковальней.
Керт действительно раскалывался, как надо, и она успела заготовить уже тридцать потенциальных скребков, когда Роланд в третий раз привез целую повозку сушняка. Приготовил растопку, которую Сюзанна прикрывала руками от начавшегося мелкого дождя. И хотя расположились они под достаточно густой листвой, Сюзанна подумала, что очень скоро они промокнут до нитки.
Когда огонь разгорелся, Роланд отошел на несколько шагов, вновь опустился на колени и сложил руки перед грудью.
– Опять молишься? – с улыбкой спросила Сюзанна.
– То, чему научился в детстве, остается на всю жизнь, – ответил он. На несколько мгновений закрыл глаза, поднес сложенные руки ко рту, поцеловал их. Что-то сказал, но она разобрала только одно слово: Ган. Открыл глаза, поднял руки, развел их, взмахнул, словно птица – крыльями. Заговорил уже сухо, деловито, мол, лирика закончилась. – «Что ж, все очень хорошо. Принимаемся за работу».
Они сплели веревки из травы, точно так же, как и Мордред, и подвесили первого оленя, уже безголового, за верхние ноги к нижней ветви ивы. Ножом Роланд вспорол шкуру на животе, полез внутрь, пошуровал там, вытащил два красных органа, с которых капала кровь. Сюзанна подумала, что это
