Книга теней

многочисленных рек, минуя один замок за другим, пока не доберемся до реки Шер, потом будут Бурж, Невер, Мулен и Роан. Неподалеку от тех мест мы впервые услышим о наводнении, случившемся дальше к югу в необычное время года. Сона разольется к тому времени до самого Макона на север. Как мы узнаем потом в Лионе, воды Соны и Роны, берегов которой мы будем стараться держаться после Луары, уже достигнут уровня, который редко отмечался раньше. (Впоследствии мне пришла в голову мысль: почему это наводнение оказалось наиболее бедственным на памяти нескольких поколений, почему воды позади нас поднимались так, словно мы каким-то образом обуздывали силу Луны и меняли сезонный цикл рек?.. Было ли это сознательно или как-то иначе вызвано моими спутниками? Хоть я и не была уверена в своей догадке, она лишила меня покоя.)

Мы проедем вниз по течению Роны через Лион, Вьен, Баланс и Монтелимар. Оранж, как сказал отец Луи, станет нашими воротами на юг. Потом нас ждут Авиньон и Арль. И, наконец, близ местечка, которого я не стану называть (его нет уже ни на одной карте), за Ле-Бо, севернее Арля, мы найдем перекресток дорог у могилы Мадлен, и наша миссия на этом закончится.

– Скажи ему, – сказал священник, имея в виду, конечно, мальчишку, Мишеля, восседавшего на козлах (с этими словами духи рассеялись в воздухе, как утренний туман, пар или дым, слышался лишь слабый голос отца Луи), – скажи ему, – повторил он, – чтобы он ехал всю ночь на юг, через Рен к Луаре, а затем вдоль ее течения – к Нанту и Анже.

Я начала нервничать, а станет ли мальчик, вероятно двумя годами меня моложе, выполнять указания девчонки? Но ведь я больше не девочка. Или все же осталась ею? Так ли просто перестать быть девчонкой, как сменить ленточки в волосах на жилеты, корсеты и шейные платки? Я постучала в тисненую кожаную обшивку потолка берлина тросточкой, которую Себастьяна мне всучила: это была палка из бамбука, растущего на Суматре, с позолоченной ручкой. До этого она казалась мне совершенно бесполезной. Берлин тут же замедлил ход.

– Что угодно месье? – спросил Мишель, открывая дверь экипажа. – Да , месье, – ответил он через короткое время, внимательно и уважительно выслушав мои наставления.

Я знала, что мы теперь далеко от большой воды, ведь мы удалялись от С*** в глубь страны, из чего я справедливо заключила, что увижу духов вновь не раньше чем мы достигнем Луары близ Нанта.

До Рена мы добрались на закате: в его чарующем свете этот город не испугал меня так, как другие после него. Хоть я и была снабжена одеждой, Себастьяна не сумела подобрать для меня подходящую обувь: на мне были туфли без задников. Пришлось ждать в карете, пока Мишель искал кожевника, который открыл бы свою мастерскую в столь поздний час. Ему удалось найти такого, и именно в семейной мастерской этого человека (у всех домочадцев руки были покрыты пятнами, но не от работы с кожами, а из-за какого-то редкого и прискорбного заболевания) я выбрала себе пару обуви. По крайней мере, пыталась. Приходилось ли мне делать что-либо подобное раньше? Нет, никогда. Я пребывала в растерянности. Мишель весьма убедительно говорил о паре простых коричневых башмаков до колен, пусть даже слегка поношенных. Но я не была столь уверена. Вскоре я сидела, уставясь на разбросанную вокруг обувь, наводящую на мысль об отсеченных на поле битвы конечностях. Я перепробовала, наверно, десять, а то и двадцать пар ношеной мужской обуви. Дело кончилось тем, что жена кожевника распахнула настежь двери мастерской и встала там, уперев руки в свои широкие бедра, пока Мишель не шепнул мне, что пора выбирать и уходить. Столь же непривычная к деньгам, как и к процедуре выбора, я заплатила гораздо меньше, чем было нужно (кстати, теперь я понимаю, что переплатила, когда нанимала Мишеля в кучера). Вновь отправившись в путь той ночью, я высыпала все, что было в сумочке, себе на колени, чтобы посмотреть, сколько у меня осталось денег. Интересно, о чем думала Себастьяна, отправляя меня через всю Францию, одетую словно мальчик-куколка из прошлого века, в экипаже, который роскошью затмевал любой придорожный дом.

Моих спутников не было видно всю эту долгую ночь. Теперь я хоть и читала, но была настороже, разглядывая окрестности, освещенные сперва луной, а затем восходящим бронзовым солнцем. Я пыталась заснуть, но не могла, поскольку была охвачена беспокойством и мне очень, очень хотелось попрактиковаться в колдовском Ремесле. Что, к сожалению, я и сделала в ту же ночь.

Мы медленно продвигались по скверной дороге. Я приказала Мишелю ехать до самого рассвета. Если бы он мне понадобился, я постучала бы тростью в потолок экипажа, в противном случае ему надлежало продолжать путь и не беспокоить меня. Настало время осуществить мой план – попробовать свои силы в Ремесле. Удастся мне добиться успеха или я потерплю неудачу – свидетелей не будет.

Предсказывание будущего. В первый раз читая «Книгу» Себастьяны, я была заинтригована упоминанием о возможности вызывать вещие сны. Этот аспект Ремесла казался мне вполне осуществимым. Вот то, что я смогу сделать, думала я. Во время первого ужина в Равендале Себастьяна рассказывала о способах предсказания будущего, издавна применявшихся сестрами: чтение по листочкам чая, по внутренностям птиц и тому подобное. Но еще больше меня заинтересовало прочитанное позже в ее описании Греческого ужина. Именно к этим страницам я сейчас и вернулась.

Я перечитала рецепт, предложенный парижской ведьмой и якобы полученный ею от пользовавшейся дурной славой Катрин Монвуазен, она же Лавуазен. В нем говорилось о кладбище, крови, изуродованных мужских гениталиях. По правде говоря, каким бы фантастическим ни казалось теперь это заклинание, я могла бы попробовать его, будь у меня на это средства и время, но, поскольку оно начинало действовать лишь через много недель, времени-то у меня и не было. (Да и не была я расположена колдовать на каком- то магическом фаллосе!) Вот почему я прибегла к усеченной версии этого рецепта, добавив к нему немножко из другого. В итоге, сколько я ни думала, заклинание получалось довольно простым.

Я уже начала собирать в чулок различные составные части будущего волшебного зелья, упоминаемые то тут, то там в «Книге» Себастьяны. Так, купив обувь в Рене, я отправилась на рынок и приобрела меру так называемой греческой фасоли. Человек, продававший ее, посмотрел на меня как-то странно, чему быстро нашлось объяснение.

– Месье, это португальская монета, – сказал он про деньги, которые я ему вручила не глядя.

– Да, действительно, – сказала я тихо. – Монеты моей Италии куда больше в ходу.

В тот же вечер в Рене я попросила Мишеля научить меня распознавать все виды монет и бумажных денег, оказавшихся в моем распоряжении. И он знал далеко не все из них: в спешке и неразберихе Себастьяна побросала в сумочку деньги других стран, включая Португалию, и иных эпох… Alors , я предложила продавцу греческой фасоли самому взять деньги из моего кошелька, что он с радостью и сделал.

Все прочее необходимое я нашла сравнительно легко. Например, собрала кое-какие ягоды у дороги. Мишель смотрел на меня вопросительно, но молчал. Единственное, чего мне недоставало, – синяя свеча.

Я читала, что синие свечи увеличивают силу заклинаний, вызывающих пророческие сны: они проясняют видение, обостряют зрительное восприятие. Если я правильно усвоила урок той последней ночи в С***, освященные свечи горят синим пламенем в присутствии духов. Духи у меня были, а вот освященные свечи… Ну, допустим, их можно будет легко добыть в маленькой деревенской церквушке (название деревни я так и не узнала). Если даже священник или церковный сторож заметят пропажу, их внимание можно будет без особого труда отвлечь доброй горстью монет в кружке для пожертвований у двери.

Я размышляла, когда мне следует вызывать духов, когда зажигать белые свечи в их присутствии. Как отвечать на их вопросы? А может быть, они уже знают, что я замышляю? В конце концов, разве они все время не наблюдают за мной?.. Тут меня осенило: раз они никогда не уходят слишком далеко, может быть, их присутствия будет достаточно, чтобы сделать освященные свечи синими? И оказалась права: когда я в ту же ночь зажгла свечи, разложив все необходимое вокруг себя в берлине, то наблюдала, как сначала пламя, а потом и сам воск приобрели зеленовато-голубой цвет. И вот наконец я была готова.

На медленно катящуюся карету падал лунный свет. По моим расчетам, мы были вдалеке от какого- нибудь значительного населенного пункта. Я заперла двери экипажа, задернула шторы, чтобы ветер не задувал горящие свечи; их синева стала еще более заметой, причем небесная лазурь по мере горения обратилась в морскую бирюзу. Я закрепила свечи, вставив их в ниши в стене кареты.

Простое зелье, которое я приготовила заранее, содержало греческую фасоль и все то, что почему-либо показалось мне подходящим, – главным образом утиные яйца, а также очищенные от кожуры и семян