ведьма, что мы были тогда мертвы меньше полувека и наши сексуальные таланты были еще новы для нас, неотшлифованы… Но какое удовольствие было их шлифовать! – Он стал потирать руки, словно ростовщик.
– Луи, пожалуйста …
– Сестра Мария свидетельствовала, – продолжал священник, – что однажды сидела на коленях у матери-настоятельницы и впускала в себя ее пальцы, холодные, как сосульки. (Это было правдой.) Она сказала также, что ее собственный брат ублажал ее фаллосом из жесткого холста. (Он действительно это делал.) Ах да, она сказала еще, – тут священник весьма иронически взглянул на Мадлен, – что мать- настоятельница поносила при ней некоторые церковные обряды…
– Я действительно немного увлеклась той ночью , – признала Мадлен, что заставило священника широко улыбнуться.
– И вот маленькая сестра Мария (удивительно, что она не была девственницей) стала причащаться трижды в день, умывалась святой водой, проводила многие часы у изображения Богородицы, повесила амулеты на все четыре стойки своей кровати, проглотила целый гербарий целебных трав… но без всякого проку, потому что чем больше она пыталась сопротивляться мне , чтобы «спасти себя», тем чаще я ее посещал. В облике ее брата или красавчика отца Франсуа… Да, я оставался с ней все время, пока она давала свидетельские показания и когда шел судебный процесс. Мне нравилось ее сопротивление: большинство монахинь быстро сдавались. К началу экзорцизма рассудок Марии совсем помутился, она была на грани безумия.
– А с тобой, выходит, все было в порядке? – спросила я священника. – Довел девчонку до помешательства, раздразнив ее чувственность, и…
– Не суди зверя гривастого, убивающего самую слабую газель, или медведя, который черпает лосося из речки лапой, как ковшом. В свою защиту скажу лишь: я делал то, что свойственно моей природе.
– Видишь, ведьма , – заметила удивленная, но по-прежнему раздраженная Мадлен, – видишь, как он любит вещать?.. Луи, нельзя ли нам просто сказать ей, что судебный процесс протекал вполне предсказуемо и что вердикт никем не ставился под сомнение …
– Но ведь это был необычный вердикт? – спросила я. – Понятно, что исход процесса был предопределен отцом Франсуа. Но не используется ли гораздо чаще экзорцизм, чтобы добиться показаний, как это было с… – я запнулась, прежде чем произнести имя, – Сабиной Капо.
– В таких судебных процессах всегда все необычно , – сказала Мадлен, – и сейчас все в них необычно, ведь они еще происходят и, как я подозреваю, останутся навечно .
– Однако ты права, – сказал отец Луи. – Было необычным то, что монахиню, сестру Сент-Коломб, приговорили к экзорцизму, но не забывай, что в А*** действовал весьма честолюбивый священник – этот самый отец Франсуа. Да и семейство Бортон требовало выяснить не только причину смерти своего родственника, но и почему монахини, если верить их словам, так замарали себя, так низко пали…
– И колдовство, – закончила я его мысль, – могло быть тому причиной ничуть не хуже прочих.
– Вот именно, – сказал священник.
– Чтобы спасти их, призвав на помощь церковные ритуалы, – продолжала я, – и потребовался обряд изгнания нечистой силы из их мучительницы – сестры Сент-Коломб.
– Идиоты! – выпалила Мадлен. – Рассчитывать, что их спасет один нечистый священник!
– Итак, этот отец Франсуа, – начала было я, но меня тут же прервала Мадлен, которая встала и заметалась по комнате, как отец Луи до того. Но в то время как он обрел плотность и двигался размеренно и грациозно, очертания Мадлен едва прорисовывались, она казалась прозрачной и словно плыла над покрытым ковром полом… Я наблюдала, как они кружили вокруг того места, где я сидела.
Наконец, остановившись у камина из красного мрамора, Мадлен сказала:
– Теперь моя очередь. Я расскажу об экзорцизме.
На каминной полке позади нее стоял бюст мужчины, маршала де Сакса, что само по себе не лишено интереса, при этом твердая белая тяжесть фарфора, сама масса этого предмета издевательски контрастировала с бестелесностью охваченной беспокойством, сердитой девушки-суккуба. Казалось, Мадлен медленно становится более… более плотной. Она сказала, что будет говорить о том, чем вовсе не гордится, и все же поступила именно так и расскажет об этом. Не поможет ли ей священник изложить эту историю по-своему?
Тот ответил с глубоким поклоном: «К вашим услугам, дражайшая ведьма», – улыбнулся и возобновил свое медленное кружение.
Продолжающаяся шарада– Это было в конце ноября, — начала Мадлен, стоя перед камином, шагах в десяти – пятнадцати от меня. – Ночью выпал свежий снег, но вскоре его белизна была нарушена теми, кто пришел поглазеть на ритуал изгнания нечистой силы: белый покров потемнел от грязи, принесенной па подошвах крестьянских башмаков и разбрызганной каретами богачей. По-видимому, не менее пятисот богобоязненных мужчин и женщин собрались в А***. Совершать обряд в церкви сочли слишком опасным: кто знает, как повели бы себя изгнанные демоны, оказавшись в Божьем храме? В тени древнего дуба был возведен помост, и отец Франсуа не мешал никому занять на нем места с наилучшим обзором. В назначенный час великолепный отец Франсуа в стихаре и фиолетовой епитрахили, сопровождаемый ритмичными аплодисментами и приглушенными молитвами, взошел на помост. Сестра Сент-Коломб сидела там, привязанная к стулу, стул же, в свою очередь, был привязан к дубу, вплотную примыкавшему к помосту .
– Все это казалось фоном для какого-то друидского ритуала, – сказал отец Луи, – в ходе которого дубу, стулу и ведьме предстояло подняться ввысь в языках жертвенного пламени.
– Мать-настоятельница , – продолжала Мадлен, – была облачена в простое платье, слишком легкое для такой погоды, но она даже не замечала этого, настолько была голодна, измучена и пала духом. Ее руки, ноги, босые ступни и лицо были разрисованы отметинами красного, лилового и черного цвета, голова острижена. Она стала неузнаваемой. И вот наконец отец Франсуа открыл свод ритуалов римской католической церкви и начал священнодействовать. Луи и я, конечно, присутствовали, но лишь как призраки, хотя легко могли бы принять человеческий облик, возникнув из снежных сугробов.
Мадлен смолкла.
– Луи … – сказала она, не глядя на священника, – те слова, Луи… Не заставляй меня повторять их.
Священник понял ее, как, впрочем, и я, потому что, когда он вдруг заговорил не своим голосом, меня мгновенно озарило: это голос отца Франсуа, хотя я, конечно, никогда его раньше не слышала.
Я плотнее укутала плечи горностаевой пелериной, прислушиваясь к вою ветра, проникающего в замок, и к голосу инкуба, произносящего заклинание, кружа по краю ковра вокруг меня и Мадлен.
«Я, отец Франсуа Сидони, слуга Христа и Церкви, именем Иисуса Христа приказываю тебе, нечистый дух, если ты прячешься в теле этой женщины, творения Божьего, и если ты досаждаешь ей каким-то образом, немедленно дать мне ясный знак, свидетельствующий о твоем присутствии…»
– Когда начался ритуал экзорцизма , – продолжила свой рассказ Мадлен, – сидящая на помосте сестра Сент-Коломб казалась куда менее живой, чем огромный дуб, к которому она была привязана. Все неотрывно смотрели на нее, ожидая какого-нибудь дьявольского знака, но тщетно. И тогда, полностью отступив от предписанного ритуала, отец Франсуа обратился к собравшимся. Он с пафосом заявил, что избавит мать-настоятельницу от демонов, которые ее использовали и заставили убить доброго отца Бортона и мучить невинных монахинь. Обратившись к сестре Сент-Коломб, которая желала лишь одного: поскорее принять наказание – смерть, – как бы несправедливо оно ни было, отец Франсуа велел демонам, скрывавшимся внутри нее, объявить о себе, назвав свои имена, ранг в сатанинской иерархии и ту роль, которую они играют. Он спросил также, собираются ли они оставаться в телесной оболочке этой женщины какое-то определенное время или навсегда .
– Услышав это, – усмехнулся священник, – многие в толпе открыли рты от изумления.
