тебя в Александрию именно тогда, когда ты мне нужен?! Садись рядом со мной и поболтаем немного по пути к зданию суда.
Молодой человек принял приглашение. Он приблизился и низко поклонился префекту, хотя этот поклон не только не смягчал, но, по-видимому, и не должен был смягчать пренебрежительного и недовольного выражения его лица. Он спросил, растягивая слова:
– В связи с чем наместник цезарей оказывает такую великую честь одному из своих покорных слуг, который…
– Не беспокойся, я не намереваюсь занимать у тебя деньги, – со смехом отвечал Орест, когда Рафаэль сел рядом с ним.
– Рад это слышать, В семье достаточно и одного ростовщика. Мой отец копил золото, а я растрачиваю его и думаю, что это все, что требуется от философа.
– Не правда ли, как красива эта четверка белых никейских коней? Только у одного из них серое копыто.
– Да… Но я прихожу к убеждению, что лошади надоедают, как и все остальное: они то хворают, то разбивают седока и вообще тем или иным способами нарушают его душевное равновесие. В Кирене меня чуть было до смерти не замучили поручениями по части собак, лошадей, оружия, требующихся его святейшеству, престарелому Нимвроду[32], епископу Синезию.
– Теперь переключись на время на низменные земные дела. Кирилл пишет мне, что евреи собираются перерезать всех христиан.
– Прекрасное, доброе дело! Я бы сердечно порадовался, если бы это подтвердилось. Я думаю, что это соответствует истине.
– Клянусь бессмертными богами… я хочу сказать – святыми! Неужели ты в этом уверен, Рафаэль?
– Да отвратят от меня четыре архангела подобные помыслы. Меня это нисколько не касается. Я только думаю, что мой народ состоит из таких же глупцов, как и прочий мир, и, вероятно, носится с подобными планами. Ему это, конечно, не удастся, и потому ты не должен тревожиться. Если же ты придаешь значение этим сплетням – я им значения не придаю – то я могу расспросить обо всем одного из раввинов, так как приблизительно через неделю должен посетить синагогу по делам.
– О, ленивейший из смертных! Мне нужно сегодня же дать ответ Кириллу.
– Лишний повод не осведомляться у своих соплеменников! В таком случае ты можешь заявить со спокойной совестью, что ничего не знал об этом деле.
– Хорошо. По здравому рассуждению такое неведение кажется мне надежной точкой опоры для несчастного государственного мужа. Поэтому не торопись.
– Могу уверить твою светлость, что мне это и в голову не приходит…
– Смотри, вон Кирилл спускается по ступеням Цезареума. Представительный мужчина, хотя и похож на свирепого медведя.
– А за ним следуют его птенцы. Какая мошенническая физиономия вон у того стройного молодца, монаха-псаломщика или что-то в этом роде, судя по одежде.
– Вот они шепчутся друг с другом. Да ниспошлет им Небо приятные думы и более привлекательные лица!
– Аминь! – воскликнул Орест с насмешливой улыбкой. Он произнес бы это с большим убеждением, если бы мог слышать ответ Кирилла Петру:
– Он идет от Ипатии, говоришь ты? Но ведь он только сегодня утром вернулся в город.
– Я видел его лошадей у ее дверей, когда полчаса тому назад шел сюда по улице Музея.
– Мир, плоть и дьявол знают своих приверженцев, которые не придут к нам, пока у них есть возможность посещать своих собственных пророков. Нечего и ожидать этого, Петр.
– А если убрать с дороги этих пророков?
– Тогда, за отсутствием лучшего развлечения, они вспомнили бы и о нас… Царство божие в Александрии попирается ногами и власть принадлежит не епископам и священникам единого Бога, а предводителям мира сего, с их гладиаторами[33], ростовщиками и паразитами. И так будет до тех пор, пока возвышаются эти аудитории, египетские храмы, полные языческих обольщений, эта выставка сатаны, где дьявол преображается в ангела света, подражает христианской добродетели и украшает своих слуг наподобие служителей истины.
Сопровождаемые небольшой кучкой параболанов[34], Кирилл и Петр направились по набережной и внезапно скрылись в темном переулке тесного и нищего матросского квартала. Но мы не будем сопутствовать им в делах милосердия, а подслушаем беседу наших изящных друзей.
– За маяком дует отличный ветер, Рафаэль. Это очень хорошо для моих кораблей с пшеницей.
– Они уже отплыли?
– Да. А что? Первую флотилию я отправил три дня тому назад, а прочие снимутся с якоря сегодня.
– А, так ты, значит, ничего не слышал о Гераклиане[35]?
– Гераклиан? Какое отношение – во имя всех святых – имеет наместник Африки к моим судам с пшеницей?
– О, никакого. Меня это дело не касается, но я слышал, что он готовит восстание. Но вот мы уже у твоих ворот.
– Он готовит восстание? – повторил Орест испуганным голосом.
– Он хочет восстать и завладеть Римом.
