позволю мистеру Даниели испортить мне жизнь!
Анита вытянула нитку из клубка шерсти.
– Судя по тому, что мне рассказали о некоторых вчерашних событиях, юный мистер Орн также не должен больше переступать порог этого дома и встречаться с тобой.
Очевидно, слухи о поведении рок-группы достигли ее ушей – скорее всего, через Майка. Лари повторила в защиту Ника его собственные доводы.
– Это была не его вина.
– Тогда чья же? Ведь именно он привез сюда этих подонков! Я запрещаю тебе приглашать Орна сюда и посоветовала бы тебе…
– Анита, ведь никого же не убили!
Анита резко подняла на нее глаза.
– Ты что, защищаешь его?
Лари вздохнула.
– Что ж, если, по-твоему, мужчины, которых я знаю, недостаточно хороши для меня, тогда мне следует познакомиться с более достойными кандидатами. И я сделаю это в Нью-Йорке.
Анита сдалась. Она молча вышивала, пока не вошла Мэри и не объявила, что обед подан. Когда они сели за стол, Анита избрала для беседы нейтральную тему и рассказала обо всех телефонных звонках, на которые ей пришлось ответить. Все поздравляли ее с успешно прошедшим балом.
– Эта девчонка, Доменика, тоже произвела впечатление… О решении Лари больше не упоминалось. Казалось, вопрос о ее отъезде был решен.
– Воспользуйся этой возможностью! Поедем со мной! – сказала Лари.
Доми продолжала задумчиво смотреть на залитый лунным светом океан. Они сидели на узкой полоске пляжа на полпути между «Морским приливом» и «Двором волн». За дни, прошедшие после памятного вечера, Лари много раз пыталась дозвониться Доми, но каждый раз ей отвечала Фелисия и приводила какие-то причины, по которым ее дочь нельзя было позвать к телефону. Отчаявшись, Лари отправилась на прогулку, собираясь дойти до «Двора волн» и постучать в окно комнаты, где жила Доми в цокольном этаже. Но она нашла подругу на пляже.
– Я была уверена, что ты придешь, – проговорила Доми.
В данном случае Лари проявила даже некоторые способности к ясновидению, и это служило доказательством того, что от нее к Доми шли какие-то особые волны, посредством которых они общались.
Летняя ночь была ясной, дул приятный легкий ветерок, и светила почти полная луна. Они уселись на песок, чтобы поболтать. Прежде всего Лари поинтересовалась у Доми, не звонил ли ей Берни Орн.
Доми ответила, что если бы он даже и позвонил, она все равно не узнала бы об этом: мать не позволила бы ей поговорить с ним. Фелисия считала, что желание ее дочери стать певицей не приведет ни к чему хорошему и что она только променяет надежное положение, которое было у них теперь, на жизнь, полную неопределенности. Именно тогда Лари и предложила Доми отправиться вместе с ней в Нью- Йорк.
– Мы могли бы жить вместе, и нам обеим было бы легче.
– Мне уже ничего не поможет! – ответила Доми. – Сеньора Пеласко хотя и рассердилась на меня из-за платья, но потом простила, потому что получила большое удовольствие от моего пения. Я уже говорила тебе: если я уйду, моя мама тоже потеряет работу, а найти без меня другое место ей будет очень трудно.
– Но как только ты начнешь петь, Доми, твоего заработка хватит на вас двоих.
– Мечтами желудок не наполнишь, Лари! Пока у меня в руках не будет столько денег, чтобы я могла возместить маме каждый цент, который она потеряет, я не могу уйти от Пеласко.
Лари вспомнила замечания Берни Орна по поводу пения Доми. При всей своей вере в талант подруги Лари понимала, что безответственно с ее стороны толкать Доми на риск. И Лари погрузилась в унылое молчание, наблюдая, как бесконечные серебристые волны катятся по дорожке лунного света. Что-то в этой таинственной, настойчивой энергии океана, в биении волн о берег при лунном сиянии пробуждало в ней неудержимые потребности тела, желания, которые она подавляла, и смущение, которое она испытывала из-за Чезза и Пика. Лари не терпелось поговорить об этом с Доми. Она подозревала, что в вопросах секса ее подруга должна быть хорошо осведомленной.
– Я так и не объяснила тебе, почему я попросила тебя выступить на том вечере. Рок-группа приехала, но случилось нечто такое, и…
– Я все знаю, Лари. Вчера я слышала, как сеньора Пеласко рассказывала об этом своему мужу за завтраком. Об этой истории говорят повсюду.
– Сначала их поведение шокировало меня. Но теперь я не перестаю думать: может быть, я так реагировала на это только потому, что я… неопытная? Ну хорошо, употреблять наркотики – плохо, но что касается физиологических отношений. Так ведь никто никого не принуждал…
Доми повернулась к Лари и посмотрела на нее. В ее глазах, словно в маленьких черных зеркалах, отражалась луна.
– Я еще так многого не знаю, – продолжала Лари. – То, как ты пела свои песни о любви… мне показалось, что ты уже знаешь об этом… что ты уже любила…
Доми улыбнулась с понимающим видом.
– Так ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о любви, Лари? Или о чем-то другом?
Проницательность подруги удивила Лари только на мгновение. Конечно, она ясно дала понять, что наивна в вопросах секса. И все же Лари никак не решалась дать понять, что ей нужно это. Какая бы близость ни была между ней и Доми, за долгие годы в их дружбе случалось столько вынужденных перерывов, что Лари не чувствовала особого желания излить перед ней свои самые сокровенные признания. Однако лунная ночь и размеренный плеск волн уничтожили все ее сомнения.
– Мне необходимо знать о… некоторых чувствах, о том, что мне делать с этим…
«…пока Ник еще не уехал», – подумала она про себя. Доми подтянула колени и обхватила их руками. Спустя некоторое время она начала:
– В том доме, в Каракасе, где моя мама нашла первую работу, вначале я жила просто как ребенок, правда, я тоже помогала ей на кухне, где мыла овощи, или в саду. Потом, когда мне было тринадцать лет, однажды ночью, очень поздно, dueno…[11]
– Тот человек, на которого вы работали? – уточнила Лари.
– Si.[12] Он вошел в комнату, в которой я жила с матерью, и разбудил меня шепотом, чтобы она не проснулась. Прежде такого никогда не случалось, но мне это не показалось странным. Он был богатый человек, и мы работали на него семь дней в неделю по восемнадцать часов в сутки. У мамы оставалось время только на то, чтобы ходить в церковь, а у меня – в школу. Мы были благодарны ему. Хозяин никогда не бил нас, не кричал. Он был добр, и его жена тоже. Нас хорошо кормили, наши постели были мягкие, а комната сухая. Поэтому когда в ту ночь хозяин повел меня в сад, я не испугалась. Стоял январь, у нас в Венесуэле это лето, и я подумала, что меня ждет какая-то работа.
Доми умолкла. Ее взгляд был устремлен на океан, но на самом деле она вглядывалась в темноту той ночи из ее детства.
– В саду он снял с меня маленькую camison,[13] которую я надевала, когда ложилась спать, а потом начал целовать все мое тело и заставил меня поработать губами. А после этого…
Она взглянула на Лари, словно прося у нее разрешения продолжать.
– Он взял меня.
Лари издала слабый стон в знак сочувствия. Но Доми пожала плечами без малейшего следа жалости к себе.
– Позднее я узнала, что это было… una profanasion,[14] преступление против моей души. Возможно, мне следовало бы вспомнить проповеди священника, но в голове у меня была только мысль о том, что он спас нас от голодной смерти. И когда я исполняла его желания, я делала это без страха, не думая ни о чем и не протестуя.
На секунду она замолчала.
