сдерживать клокотавший в его груди гнев. И голосом, подобным рыку раненого ягуара, он крикнул:
– Нет, этого не будет! Уходи, жрец! Мы не отдадим тебе нашего ребенка!
Толпа заволновалась. Старики испуганно запричитали, закачали головами, замахали руками. Но молодежь не испугалась. Вместе с Ах-Мисом окружили они Хун-Ахау. И уже многие, решительно выступив вперед, повторили вслед за своим предводителем:
– Уходи, жрец! Мы не отдадим тебе ребенка! Уходи прочь, посланец смерти!
Жрец от неожиданности сразу не нашелся что ответить. Зато Хун-Ахау уже более спокойно, уверенно продолжал:
– Уходи! Вам не удастся погубить этого ребенка. Довольно убивать людей. И богам уже стало тошно смотреть на вас. Смотреть, как жрец каменным ножом рассекает жертве грудь. А потом своей грязной лапой хватает сердце невинной жертвы и, подобно дикому зверю, вырывает его из груди, еще живое… Еще бьющееся… Даже боги содрогаются, когда жрецы смазывают их лица свежей кровью только что заколотого ими человека. Ни в чем не повинного! Довольно! Хватит! А если вам так уж хочется, то убивайте друг друга, а нас и наших детей больше не смейте трогать!
Жрец из Копана, никогда не слышавший таких дерзких слов, от ярости подпрыгнул на месте, закричал, точно его только что ужалила ядовитая змея. Он угрожал жителям Чаламте небывалой карой богов. Он выкрикивал чудовищные проклятия нараспев, то вздымая, то опуская руки. Глаза его сверкали, и старый, привычный страх снова зашевелился в душах многих людей. А вдруг эти страшные угрозы сбудутся? Чей голос ближе к уху богов, из чьих рук они привыкли получать жертвы? Что делать?
«Что делать?» – лихорадочно думал и Хун-Ахау. И решился. Став прямо перед разъяренным жрецом, крикнул ему:
– Убей меня!
Жрец, как будто споткнувшись на полуслове, замолчал. Его глаза быстро перебегали с одного лица на другое, стараясь понять смысл происходящего.
Воспользовавшись молчанием, Хун-Ахау продолжал:
– Ты угрожаешь нам ужасами в будущем за то, что мы хотим нарушить ваши законы. Так покажи свою силу, убей меня сейчас, здесь же! Пусть кара богов падет на мою голову, но сразу, зачем ждать долгие годы? Вот я перед тобой и жду! Я вызываю гнев богов на себя! Пусть я умру сейчас же! Но если этого не будет, то твои боги бессильны и тогда я убью тебя! Я жду!
И окружающие увидели, что на лице жреца явственно проступил страх. Хун-Ахау медленно поднял нефритовый топор, с которым он никогда не расставался, и, когда противник, не выдержав напряжения, повернулся, чтобы бежать, свалил его одним ударом.
Победный крик разнесся над селением; страхи были забыты. Правда, не всеми.
– Что ты наделал, несчастный! – в ужасе завопил батаб.
– Теперь мы все погибнем, – вторил ему Хапай-Кан.
Но Хун-Ахау, высоко подняв топор, снова обратился к толпе:
– На Копан! Пойдем из селения в селение, пойдем в Киригуа! К нам присоединятся рабы. И все вместе – на Копан!
Сметая батаба, жреца и нескольких оставшихся на их стороне стариков, люди двинулись за Хун- Ахау.
Вышли на белую дорогу, оставляя позади и Чаламте, и всю свою прошлую жизнь.
– На Копан! – гремело над полями, разносилось в лесах, увлекая вслед за «воином из Киригуа» все новые толпы людей.
И точно в ответ им загрохотало небо. Из долгожданной грозовой тучи, осветив возбужденные, ликующие лица, вырвалась и блеснула молния. Огненным зигзагом прорезала небо. А за ней на раскаленную землю хлынули струи долгожданного животворного дождя. Они уносили, смывали не только пыль, но и многолетние страхи, наполняя сердца решимостью, отвагой, верой в правоту своего дела.
эпилог
Позже они покинули, оставили навсегда эту местность и искали других мест для поселения, чтобы жить там.
Мы расстанемся с нашими героями в начале их нового пути. Удалось ли им на этот раз победить, какой путь избрали они, завершили ли начатое? Всего этого мы не знаем. Не знаем, как сложилась дальнейшая жизнь Хун-Ахау, Ах-Миса, Мутупуля, маленьких Шбаламке и Укана…
Но сухие и точные данные археологических исследований свидетельствуют о том, что меньше чем через полвека после описываемых событий могучие майяские города центра и юга стали добычей джунглей. Мы не знаем, пал ли Копан, Ололтун или Тикаль под натиском восставшего народа. Или, быть может, и земледельцы, и рабы перестали работать на своих угнетателей и ушли далеко-далеко от родных мест, оставив владык и жрецов погибать как трутней в заброшенном улье. Но известно, что эти города, один за другим, прекратили свое существование, и первым из них был Киригуа. И нет сомнения, что в могучих вспышках народного гнева, по какому бы пути ни пошли восставшие, созрели семена, посеянные юношей из Ололтуна, храбрым «воином из Киригуа», и его славными товарищами.
Примечания
1
«Владыка» – звание любого знатного лица у древних майя, один из титулов правителя города- государства. – Здесь и далее примеч. автора.
2
Правитель селения у древних майя, подчиненный правителю города-государства. Власть его была наследственной.
3
Один из титулов правителя майяского города-государства.
4
Балам (яз. майя) – ягуар.
5
Благовонная смола дерева протиум-копал, употреблявшаяся древними народами Центральной Америки для культовых целей.
6
У древних обитателей Центральной Америки нефрит считался самой большой драгоценностью. Украшения из него могли носить только знатные лица. Даже маленький кусочек нефрита считался во много раз ценнее золотого самородка. Майя особенно высоко ставили нефрит ярко-зеленого, яблочного цвета.
7
Кукуруза (яз. майя).
8
Напиток из кукурузной муки, разведенной в воде.
9
Обряд, производившийся у майя через три или четыре месяца после рождения ребенка. Новорожденному показывали миниатюрные орудия труда (мальчику – копье, палку-копалку, топор и т.д.; девочке – зернотерку, домашнюю посуду и др.). Особое значение придавалось тому, за какой предмет ребенок ухватится прежде всего.
10
Древние майя могли иметь три или четыре имени. Первое из них давалось вскоре после рождения, очень часто по названию того дня, в который родился ребенок. Так как все дни майяского календаря имели свои прорицания, то по ним определялась судьба новорожденного. Герой повести родился в день хун-ахау (букв. «Один владыка») и потому получил имя Хун-Ахау. Следующее имя майя получали по достижении брачного возраста, оно состояло из родового имени отца. После заключения брака новобрачный получал имя, состоявшее из соединенных имен отца и матери (обычно это практиковалось среди
