если я не ошибаюсь, вы девушка весьма и глубоко страстная. — Он говорил все более и более взволнованно, а его взгляд (нет-нет, так и было, мне не показалось) скользил по моему телу — так, словно он делал это руками. — И сдается мне, мисс Ланор, что по возрасту вам пора замуж. Скажите, ваши родители уже связали вас с кем-то рабскими узами помолвки? Какая будет жалость, если такая прекрасная девушка, как вы, проведет всю жизнь на брачном ложе с мужчиной, к которому она не питает любви. Какое это горе — прожить всю жизнь, не испытав подлинной физической страсти. — Тут его глаза снова как-то особенно засияли. Вид у него был такой, словно он готов наброситься на меня, как дикий зверь.
Сердце у меня колотилось с такой силой, что казалось, оно того и гляди выскочит из груди. Я чувствовала себя кроликом, которого загнал в угол волк. Но неожиданно проповедник рассмеялся и сжал мою руку выше локтя. У меня по коже словно мурашки побежали. Он наклонился ко мне так близко, что я ощутила его дыхание на моем лице, а выбившаяся прядь его волос коснулась моей щеки.
— О, вы выглядите так, словно вот-вот упадете в обморок! Думаю, вам нужно выйти на воздух… не откажетесь выйти со мной?
Он уже держал меня за руку и, не дожидаясь ответа, быстро вывел меня на крыльцо. Снаружи было намного прохладнее, чем в душном доме. Я несколько раз глубоко вдохнула. Я сделала бы еще вдох, но мешал корсет.
— Вам лучше? — Я кивнула, а он продолжал: — Должен сказать вам, мисс Мак-Ильвре: я был так рад, увидев, что вы решили выслушать продолжение моей проповеди. Я надеялся, что вы не уйдете. Днем я заметил вас там, на поле, и сразу понял, что мне следует с вами познакомиться. Я сразу же ощутил некую связь с вами — а вы ее тоже почувствовали, верно? — Я не успела ответить, а он сжал мою руку двумя руками. — Большую часть своей жизни я провел в странствиях. Я жажду знакомиться с людьми. Время от времени мне встречаются особенные люди. Такие необычные, что это сразу видно — даже на поле, где полно народа. Такие, как вы.
Глаза у него горели, как у больного, которого лихорадит. Взгляд стал таким, словно он ищет мысль, но никак не может сосредоточиться. Мне стало страшновато. Почему он выделил меня? Но, быть может, он меня вовсе не выделял? Быть может, так он обхаживал любую девушку, на которую, на его взгляд, могли произвести впечатление его разглагольствования о духовном супружестве? Проповедник шагнул еще ближе и прижался ко мне. Это была уже не учтивость, а фамильярность, и, похоже, мое смущение ему очень нравилось.
— Я особенная? Сэр, да ведь вы меня совсем не знаете. — Я оттолкнула его, но он не пожелал отойти от меня. — Нет во мне ничего необычного.
— О нет, есть! Я это чувствую! И вы должны это ощущать. Вы наделены особой чувственностью, удивительной, первозданной натурой. И все это я вижу в вашем милом, нежном личике. — Его рука замерла около моей щеки. Было видно, что ему хочется ко мне прикоснуться. — Вы полны желания, Ланор. Вы — чувственное создание. Вы просто сгораете от жажды познания физической связи между мужчиной и женщиной… Я просто читаю ваши мысли. Вы алчете этого! Возможно, есть некий мужчина…
Конечно, такой мужчина существовал. Это был Джонатан, но проповедник явно клонил к тому, что таким мужчиной мог бы стать он.
— Такие речи нам с вами вести не подобает, сэр. — Я шагнула в сторону и попыталась обойти проповедника. — Мне нужно войти в дом…
Он снова взял меня за руку:
— Я не хотел вас смущать. Простите меня. Я больше не стану об этом говорить… Но прошу вас, уделите мне еще одну минуту. Я должен задать вам один вопрос, Ланор. Когда я произносил проповедь на поле, я заметил, что вы разговаривали с молодым человеком, он прискакал верхом на лошади, а потом уехал. Редкостно красивый молодой человек.
— Джонатан.
— Да, мне назвали его имя. Джонатан. — Проповедник облизнул пересохшие губы. — И ваши соседи сказали мне, что этому молодому человеку могут приглянуться мои философские воззрения. Как вы думаете, вы могли бы устроить мне встречу с этим Джонатаном?
У меня по спине побежали мурашки:
— Зачем вы хотите встретиться с Джонатаном?
Проповедник нервно, сдавленно рассмеялся:
— Что ж… Как я понял из того, что о нем рассказывают, он мог бы легко стать моим учеником, последователем, человеком, который способен оценить истинность моих проповедей. Он мог бы присоединиться ко мне и, быть может, стал бы оплотом моей церкви здесь, в этой глуши.
Я посмотрела проповеднику в глаза и впервые увидела, насколько он порочен, насколько ему по душе хаос и разрушение. Он собрался и Джонатана наделить своими пороками, насадить зло в нашем городе. И во мне он тоже надеялся посеять семя порока.
— Мои соседи просто болтают, сэр. Вы не знаете Джонатана. Никто не знает его так, как его знаю я. Сомневаюсь, что ему будут интересны ваши проповеди.
Я сама не понимала, почему мне так хочется защитить Джонатана от этого человека. Но я чувствовала, что в его интересе к моему другу есть что-то зловещее.
Проповеднику мой ответ не понравился. Вероятно, он понял, что я лгу, а может быть, просто не привык, чтобы ему отказывали. Он долго уничижительно смотрел на меня. Он словно бы пытался решить, что делать дальше для того, чтобы получить то, что он хотел. Тут я впервые почувствовала исходящую от него опасность, ощущение, что этот человек способен на все. И как раз в этот момент перед нами появился Невин. Он держал в руке горящий факел. Никогда в жизни я так не радовалась встрече с братом.
— Ланор! Я тебя искал. Я готов. Пойдем! — гаркнул Невин.
— Доброй ночи, — сказала я и поспешно шагнула в сторону от проповедника. Я очень надеялась, что больше никогда его не увижу.
Мы с Невином пошли прочь от дома Дейлов. Я чувствовала, как проповедник сверлит взглядом мою спину.
— Довольна? Развлеклась? — ворчливо спросил Невин, когда мы зашагали по дороге.
— Я не этого ожидала.
— И я бы так сказал. Этот человек тупица. Наверняка у него дурная болезнь все мозги сожрала. — Невин имел в виду сифилис. — И все-таки, как я слыхал, у него в Сакко есть община. Вот интересно, с чего это он так далеко на север забрался?
Невину не пришло в голову, что этого человека из тех мест могли выгнать власти, что он может быть беглым, что ему, безумцу, могли являться видения и удивительные пророчества, а потом он вкладывал свои жуткие идеи в головы глупых юных девиц, да еще и угрожал тем, кто отказывался поступать так, как он велел.
Мне стало зябко, я завернулась в шаль:
— Невин, я была бы тебе очень благодарна, если бы ты не рассказывал отцу, о чем говорил этот проповедник…
Невин злорадно расхохотался:
— Да я бы и сам не стал ничего говорить, даже если б ты меня не попросила! Мерзко даже вспоминать его богохульные речи, а уж тем более — отцу пересказывать… Многоженство! «Духовное супружество»! Страшно подумать, что с нами сделал бы отец, узнай он про это. Меня бы розгами отстегал, а тебя бы в амбаре запер, и сидела бы ты там, пока бы тебе не исполнился двадцать один год. И все это — только за то, что мы с тобой слушали эти языческие речи. — Мой брат покачал головой. — Но я тебе вот скажу, сестрица: учение этого проповедника очень даже понравится твоему хахалю Джонатану. У этого уже половина девушек в нашем городе — духовные жены.
— Хватит говорить про Джонатана, — сказала я, не желая рассказывать брату о странном интересе проповедника к моему другу; Невин и так его недолюбливал. — И вообще давай больше об этом не вспоминать.
Дорога домой была долгой, и с этого мгновения мы с Невином шли молча. Ночь была прохладной, а меня то и дело бросало в жар, стоило мне вспомнить мрачный, зловещий взгляд проповедника в тот момент, когда мне открылась его истинная сущность. Я не знала, как понять его интерес к Джонатану. Я не понимала, что он имел в виду, говоря о моей «необычайной чувственности». Неужели столь очевидным
