Мэве стал пытливым. — Но если ты не пропала, сестренка, что же случилось? Где ты была… почти три года?
Почти три года! Вновь мысль о пропущенном времени испугала меня. Пока я проводила время в обществе Адера, остальной мир двигался вперед, словно поезд, по собственному расписанию, и не собирался замедлять ход и дожидаться меня.
От объяснений меня избавила мать. Она поднялась по лестнице из овощного подпола, неся в фартуке несколько картофелин. Увидев меня, она разжала руки, и картофелины посыпались на пол. Мать побелела как мел:
— Не может быть!
У меня сжалось сердце:
— Может, мама. Это я, твоя дочь.
— Воскресла из мертвых?
— Я не привидение, — пробормотала я сквозь стиснутые зубы, стараясь сдерживать слезы. Обнимая мать, я почувствовала, как та исхудала. Она стала очень слаба, руки у нее были совсем вялые. Утирая слезы рукавом, мать кивнула Мэве и проговорила:
— Скажи Невину.
У меня засосало под ложечкой:
— Может быть, еще рано?
— Нет, нужно, — снова кивнула мать. — Он теперь — глава семьи. Больно говорить тебе, Ланор, но твой отец умер.
Никогда не предскажешь, как отреагируешь на такие вести. Как ни сердилась я на отца, как ни догадывалась, что в семье случилось нечто ужасное, все равно слова матери меня ошарашили. Я упала на стул. Мать и сестра встали рядом со мной, заламывая руки.
— Это случилось год назад, — печально проговорила мать. — Один из быков ударил его копытом по виску. Он умер сразу. Не мучился.
А вот они мучились каждый день с тех пор, как это произошло. Я видела это по их страдальческим лицам, по ветхой одежде, по тому, как износился дом. Мать встретилась со мной взглядом:
— Невину пришлось очень тяжело. Он был вынужден взять все на себя — и дом, и ферму, но ты же понимаешь, что это не под силу одному.
Моя мать теперь стала сурово поджимать губы — раньше я за ней такого не замечала. Значит, жизнь была к ней беспощадна.
— Почему вам не нанять кого-нибудь в помощь Невину — какого-нибудь парнишку с другой фермы? Или сдать часть земли в аренду? Наверняка в городе найдутся те, кто мечтает расширить хозяйство.
— Твой брат о таком и слышать не пожелает, так что не вздумай об этом при нем говорить. Знаешь ведь, какой он гордый, — сказала мать и отвела взгляд, чтобы я не увидела горечи в ее глазах. Я поняла, что они все страдают от гордыни Невина.
Нужно было сменить тему разговора:
— А где Глиннис?
Мэве покраснела:
— Она работает у Уотфорда. Сегодня раскладывает товары по полкам.
— В воскресенье? — Я удивленно вздернула брови.
— Правду говоря, Глиннис отрабатывает наш долг, — сказала мать и, раздраженно вздохнув, принялась чистить картошку.
У меня с собой был мешочек, туго набитый деньгами Адера. Последние сомнения покинули меня. Я решила отдать деньги родным, а о последствиях подумать потом.
Дверь распахнулась настежь. В тускло освещенный дом вошел Невин. Я увидела его большой темный силуэт на фоне вечереющего неба. Только через несколько минут я разглядела брата более четко. Он похудел, осунулся, стал крепким и жилистым. Волосы у него были подстрижены очень коротко, почти налысо. Лицо и руки были грязными, сквозь грязь кое-где белели шрамы. Он смотрел на меня так же осуждающе, как в тот день, когда я покидала Сент-Эндрю, но теперь к осуждению примешивалась жалость к себе — из-за того, что стряслось с семьей со времени моего отъезда.
Увидев меня, Невин словно бы поперхнулся и быстро прошел мимо меня к умывальной лохани и стал мыть руки.
Я встала.
— Здравствуй, Невин.
Он что-то проворчал и вытер руки тряпкой, после чего снял потрепанный плащ. От него пахло скотом, землей и усталостью.
— Хочу потолковать с Ланор с глазу на глаз, — буркнул он.
Мать с сестрой переглянулись и направились к двери.
— Нет, погодите! — окликнула я их. — Лучше мы с Невином выйдем. А вы оставайтесь тут, в тепле.
Мать покачала головой:
— Нет, нам надо еще дела кое-какие поделать до ужина. А вы разговаривайте.
Она подтолкнула Мэве к выходу.
На самом деле мне было страшновато оставаться наедине с Невином. Его неприязнь ко мне была похожа на отвесную скалу. Он не давал мне ни единой зацепки. Его холодность словно бы подсказывала мне: «Лучше уходи и не пытайся подобраться ни к моему разуму, ни к сердцу».
— Вернулась, значит, — пробурчал Невин, вздернув одну бровь. — Но не насовсем.
— Нет. — Лгать ему не имело смысла. — Теперь мой дом в Бостоне.
Невин посмотрел на меня свысока:
— По твоей одежке сразу видно, чем ты там занималась. Думаешь, мне или матери интересно знать, каким стыдом все это добыто? Зачем ты вернулась?
Этого вопроса я боялась.
— Чтобы повидать всех вас, — проговорила я умоляюще. — Чтобы сказать вам, что я жива.
— Про это можно было бы и в письме написать. А от тебя столько времени — ни словечка.
— Могу только попросить прощения.
— Ты что, в тюрьме сидела? Поэтому написать не могла? — насмешливо спросил Невин.
— Я не писала, потому что не знала, обрадуют ли вас мои письма.
Да и что я могла написать? Я была уверена: будет лучше, если они никогда ничего обо мне больше не услышат. Так говорил Алехандро, и он был прав. Молодым всегда кажется, что прошлое можно отсечь, отрезать и что оно никогда не станет искать тебя.
Невин презрительно фыркнул:
— А ты не подумала о том, что твое молчание сделало с отцом и матерью? Мать чуть не померла. И отец поэтому погиб.
— Мама сказала, что его убил бык…
— Да, он именно так умер, верно. Бык раскроил ему череп. Кровь так хлестала, что залило всю землю вокруг. Но ты вспомни: разве отец хоть раз позволял себе вести себя рассеянно рядом со скотиной? Нет. Все так вышло, потому что у него разрывалось сердце. После того как пришло письмо от монахинь, он стал сам не свой. Он винил себя в том, что отослал тебя из дома. Подумать только! Прислала бы ты весточку, что жива, — и он бы сейчас был с нами! — Невин в сердцах стукнул кулаками по столу.
— Я попросила прощения. Было кое-что, что не позволяло мне…
— Не желаю слушать твои извинения. Сама сказала: в тюрьме не сидела. А вот теперь являешься, расфуфыренная, как самая богатая шлюха в Бостоне. Вижу, как тяжело ты жила эти три года… Все, слушать больше не желаю. — Он отвернулся и стал поглаживать разбитые в кровь костяшки пальцев. — Да, забыл спросить: а где ребенок? Оставила у своего сутенера?
Щеки у меня стали горячими, как угли:
— Тебе будет приятно узнать, что ребенок умер, не успев родиться. У меня был выкидыш.
— Вот оно что… На все воля Божья, как говорится. Это наказание за твою порочность. Нечего было связываться с этим гадом Сент-Эндрю. — Невин злорадно улыбался. Ему было приятно поиздеваться надо
