Роза Монтанари закончила разговор с бригадой медиков, сказала Джошу, что будет оставаться на связи с ним до тех пор, пока они не прибудут на место, и предложила проверить состояние раненого, чтобы можно было держать врачей в курсе.
Дыхание старика стало еще более слабым, чем несколько минут назад. С его лица полностью схлынула кровь.
— Профессор Рудольфо? Профессор?
Ученый прошептал несколько нечленораздельных звуков.
— Мистер Райдер, вы меня слышите?
Джош успел забыть о том, что он по-прежнему прижимал к уху телефон.
— Да.
— Как состояние профессора? — спросила Роза Монтанари.
— Очень плохое. Он без сознания.
— Машина должна подъехать через восемь или десять минут.
— Не знаю, протянет ли он до тех пор. Кровотечение продолжается, хотя мне казалось, что оно уже прекратилось. Я могу что-либо сделать до прихода медиков?
— Я уже предупредила врача.
Эта замечательная женщина подключила врача к параллельной линии. Доктор Фалаччи в течение нескольких бесконечно долгих минут пользовался услугами Розы как переводчицы и объяснял Джошу, как помочь раненому и остановить кровотечение. Врач сказал, что при таком ранении, которое получил профессор, смерть от потери крови наступает приблизительно через двадцать минут. По прикидкам Джоша, прошло уже от десяти до двенадцати минут. Счет шел на секунды.
Райдеру казалось, что Сабина наблюдала за ними из угла своими невидящими глазами. Под ее призрачным взглядом он в полной мере ощущал всю тяжесть случившейся катастрофы. Если профессор Рудольфо умрет, то виноват в этом будет он. Если бы фотограф не забрался в подземный ход, то смог бы помочь Рудольфо. А так он без всякого толку находился в глубине земли, купался в собственном поту, парализованный тревогой, и полз к какому-то давно забытому воспоминанию или бреду сумасшедшего.
— Я очень сожалею, — прошептал Джош, но его услышали только истлевшие останки Сабины.
ГЛАВА 9
Мгновение назад Джош держал на руках обмякшее тело профессора, дожидаясь прибытия «скорой помощи». Теперь на него пахнуло ароматом жасмина и сандалового дерева, и он приготовился к приходу того облака, которое предшествовало очередному погружению в прошлое. Джошу отчаянно хотелось предотвратить скачок, и в то же время он его жаждал. Райдер был наркоманом, он жаждал получить дозу. Все это было восхитительно и в то же время ужасно.
Джош всегда полагал, что не стоит обращать внимание на то чувство, которое изредка испытывает человек, впервые встретившийся с кем-то и сразу же ощутивший некую связь с этим незнакомцем. В таких случаях принято смеяться и восклицать: «Готов поклясться, мы с вами уже встречались!» То же самое происходит, когда человек приезжает в незнакомый город и ему кажется, что он здесь уже бывал. Это довольно неприятное чувство, но от него можно отмахнуться. Иногда, наоборот, оно оказывается смешным, и человек рассказывает о нем другу или жене.
«Подумаешь, парамнезия», — говорит он сам себе и тотчас же забывает об этом.
Так обстояли дела в прошлом, но только не сейчас.
Малахай и доктор Талмэдж просветили Джоша. Они объяснили ему, что это мимолетное чувство является даром, мгновением ожившей памяти, которое означает, что в прошлом действительно существовала некая связь между тобой и тем человеком, с которым ты только что познакомился, или с местом, куда ты только что приехал. Теории перерождения возникли на заре человеческой истории. Они на протяжении многих столетий передавались от одной культуры к другой, преображались и развивались. После четвертого века нашей эры подобные взгляды вызывали на Западе одно осуждение. Зато на Востоке сомнение в перевоплощении выглядело столь же странно, как и в том, что вода мокрая.
Терзаясь в бесконечном ожидании, усилием воли заставляя профессора Рудольфо жить, Джош не мог избавиться от ощущения, что ему уже приходилось вкусить смерть в этом подземелье. Он не мог сказать, что именно произошло здесь в прошлом, однако сейчас ощущал, что все повторяется вновь. Остановить это движение было не в его силах.
Райдер сидел на земле и чувствовал, как замедляется пульс раненого профессора. Он устремил взгляд на вход в гробницу, к небу, чтобы увидеть санитаров сразу, как только они подоспеют.
Воздух вокруг него колыхался волнами, по рукам и ногам разливалась дрожь предчувствия. Джош сидел совершенно неподвижно, находился в одном измерении, но чувствовал, как его засасывает в круговорот, где сама атмосфера тяжелее и плотнее, где он не ходит как человек, а плавает подобно призраку, где наслаждение становится более чистым, а боль ощущается гораздо острее.
Этот эпизод начался точно так же, как и все другие. Образы возникали постепенно, подобно тому, как на девственно чистом листе фотобумаги словно по волшебству проступает изображение, выплывающее из водоворотов проявителя. Он был зрителем, взирающим на действо, которое разворачивалось на сцене, расположенной перед ним, видел актеров и декорации и вдруг в считанные мгновения превратился в человека, за которым наблюдал. Джош увидел окружающее его глазами, заговорил его голосом, перестал быть самим собой, потерял себя. Он забыл, что когда-то был кем-то другим.
ГЛАВА 10
Его разбудили крики, а также едкий запах гари, принесенный в спальню ветром. Пожаров боялись все, и большинству римлян в течение жизни хоть раз приходилось становиться свидетелями этого бедствия. Огонь являлся самым бесценным достоянием человека и в то же время — самым свирепым его врагом.
В Риме до сих пор ходили рассказы о том великом пожаре, в котором сгорело две трети великого города. В ночь на восемнадцатое июля пламя вспыхнуло в кварталах, населенных торговцами. Бесчисленные деревянные строения теснились друг к другу. Горячий летний ветер раздувал огонь. Один за другим занимались жилые дома, в том числе даже шестиэтажные, полыхали лавки и склады. На протяжении шести дней и семи ночей бушевала преисподняя, а затем еще несколько дней дымились горы углей и пепла. От города остались одни руины.
Историк Тацит описал, как объятые ужасом мужчины и женщины, беспомощные старики и дети все разом пытались бежать от огня, что только усиливало всеобщее смятение. Горожане и сегодня говорили, что некоторые люди, потерявшие тогда в огне все имущество или охваченные чувством вины по поводу того, что им не удалось спасти своих близких, отказывались бежать, сами шли навстречу пламени и умирали в раскаленном пекле.
Еще хуже было то, что многие из тех, кто мог бы бороться с огнем, боялись делать это. На считаных смельчаков нападали банды громил.
Ходили слухи, что император Нерон приказал поджечь город, чтобы истребить первых христиан. Он и в самом деле уже много лет преследовал их, приказывал сжигать живьем, распинать на крестах, бросать на растерзание хищным зверям. Но неужели император пошел на то, чтобы уничтожить свою собственную столицу, свои сокровища?
Некоторые валили вину за великий пожар на разгневанных богов и невезение. Многие считали, что христиане сами устроили пожар, чтобы уничтожить ненавистный им город. В течение нескольких недель до той судьбоносной июльской ночи на улицах беднейших кварталов радикальные проповедники настраивали общественное мнение против существующих порядков и предсказывали пожар, уничтожающий Рим.
