городе ничего, кроме пепла и развалин.
Эти слова, произнесенные очень тихо, помогли Герте прекратить проливать слезы, а правителям церкви и государства – сосредоточиться.
– Значит, женщина, ты принесла нам только это дурное известие? – рявкнул на нее ландграф.
Герта испуганно поперхнулась.
– Я принесла вам также вести о том, как можно пробраться в город, милорд. Если вы снизойдете воспользоваться этим переходом. Это – тайный ход, о котором известно только моему семейству. Мой муж ждет вас у выхода из него, и слуги проводят вас к городским воротам, чтобы их можно было распахнуть навстречу вашей армии.
Епископ сказал:
– И он получит за это благословение и в этой жизни, и в будущей.
Выговорив это, Герта лишилась остатков своей отваги, однако Алиса всегда была бойкой девицей, а короткий флирт с монархом одарил ее смелостью, несколько неуместной для столь юного возраста и простого происхождения. Заметив, что мать перепугалась до полусмерти, девушка продолжила вместо нее:
– Милорды, мой отец просит еще об одной вещи, которая скрепила бы договор. Он опасается, как бы кто-нибудь из ваших солдат в разгар… штурма не оказался бы… неразборчивым в выборе противников.
Ландграф был воспитан так, чтобы хотя бы внешне соблюдать правила рыцарства. Молодая женщина, к тому же не лишенная привлекательности, просила о защите. Разумеется!
– Я распоряжусь, чтобы один из моих офицеров защищал вас и ваших близких, чтобы с вами не случилось ничего дурного.
– Благодарю вас, милорд. – Алиса сделала изящный поклон и устремила на немолодого правителя взгляд, который так недавно заинтересовал того, кто хотел называться царем. – Но моему отцу было бы спокойнее, если бы вы отправили отряд солдат, чтобы вынести кое-что из нашего… имущества… тем же путем, каким он введет вас в город. С вашей гарантией его сохранности.
Присутствующие сразу поняли, о чем идет разговор. О богатстве семьи Фуггеров ходили легенды. И Филипп почувствовал, что сейчас ему предоставляется возможность расплатиться по своим собственным немалым финансовым обязательствам этому семейству.
– Миледи, – ответил он, наклоняя голову, – я счастлив дать вам мои личные гарантии. Люди будут отправлены. Честные люди, – добавил он, обводя взглядом своих подчиненных. Продолжая смотреть им прямо в глаза, он спросил: – Но кто из вас, мои храбрые офицеры, будет иметь честь стать нашим Менелаем, первым греком, который проникнет в эту Трою и распахнет нам ее врата?
Его офицеры начали поспешно отводить глаза. Все знали: те, кто окажется в авангарде такой атаки, подвергаются самой большой опасности. А они уже научились уважать и бояться злобных фанатиков, оборонявших город.
– Милорды, – тихий голос архиепископа снова привлек к нему всеобщее внимание, – мы прибыли сюда, чтобы помочь разбить врагов нашего Господа. Могу ли я предложить услуги моего самого доверенного офицера, добропорядочного немца и защитника веры? Это – дело, достойное Генриха фон Золингена, которого, думаю, вы уже знаете.
До этой минуты большинство присутствующих старались не смотреть на багровый шрам, которым стало лицо Генриха, но теперь Филипп Гессенский судорожно сглотнул и заставил себя это сделать.
– Я слышал о вас, – произнес он. – Кажется, вы когда-то были одним из офицеров Фрундсберга?
– Был. – Синие глаза смотрели в купол шатра, поверх головы ландграфа.
– И вы сделаете это для нас?
– Сделаю.
Марсхейм помог Генриху сосредоточиться на одной цели: убить виновных в его преображении. Он захватит Жана Ромбо живым, потому что того требует его господин, который желает получить сведения об английской королеве. Генрих с наслаждением выжмет из французского палача эти сведения. Но после этого ему, Генриху фон Золингену, обещана последняя из жизней этого живучего, как кошка, француза. Монсиньор архиепископ сказал, что смотрителя виселицы – того, который в темнице плеснул в лицо Генриха обжигающей жидкостью, – дозволяется убить на месте. Это, впрочем, не значит, что его смерть будет скорой.
«Богу угодно, чтобы я это сделал, – подумал Генрих. – Господь привел меня сюда, где оказалась рука ведьмы. А где она, там и мои враги. И они – враги Господа»…
Джанук остался слушать, как обсуждают детали штурма. Сквозь шум дождя он разобрал достаточно, чтобы узнать: в одиннадцать часов у дальней стены города начнется ложная атака, которая отвлечет внимание защитников. А спустя час вместе с Генрихом по потайному ходу в Мюнстер войдут четыреста солдат. Немец возьмет всех своих людей, но большинство составят добровольцы. Офицеры стараются не попасть в первую волну атаки, а простые солдаты, наоборот, часто в нее рвутся. Там опаснее всего, но и возможностей пограбить больше. Добыча – вот единственное, что могло их привлечь, поскольку женщины уже покинули Мюнстер.
Когда совещание закончилось, янычар выскользнул из своего укрытия и вернулся туда, где Хакон с Фенриром прятались у повозки маркитанта.
– Значит, мы станем добровольцами, – сказал скандинав. – Пойдем на штурм, чтобы защитить Жана, когда этот дьявол попытается его захватить.
– Сколько раз ты уже сражался с фон Золингеном? – Джанук смотрел вниз и трепал Фенриру уши.
– Э-э… раза три, – отозвался Хакон. – Та засада в холмах, потом переулки в Тулоне и… ну, в Сиене. Но про это ты знаешь: ты там был.
– Был. Но сражение было суматошное, он мог увидеть меня только мельком. И потом… – Джанук провел рукой по своей темноволосой голове. – Волосы у меня черные, усы – тоже. Не думаю, чтобы он узнал меня под закрытым шлемом. А вот тебя…
