легкомысленное отношение к убийству. Участь питонов ее не слишком волновала, но ей стало не по себе при мысли, что он способен убить человека.
Кингстон мрачно покосился на нее. Его взгляд сразу стал непроницаемым.
– Да, мисс Уайтфилд. Я пойду на все, отстаивая свое. К счастью, до убийства пока что дело не доходило, но если бы я стоял перед выбором, я бы не колебался.
Эмма почувствовала в его тоне угрозу, обращенную лично к ней, словно она сказала или сделала что- то, в чем он усмотрел покушение на свои интересы. Но ничего необычного она в своем поведении не находила. Невинный разговор о змеях. Почему Кингстон вдруг изменился?
Эмма поняла лишь одно: он ее предостерег. Очаровательный Кингстон мог быть и опасным. Она не пожелала бы себе такого врага. Он был способен на безжалостность и месть; эта сторона его натуры, прежде скрытая от нее, проявилась только теперь. Дальше они ехали молча.
К вечеру они достигли Ганга – одной из священных рек Индии. У каменной пристани стояла длинная низкая барка с полосатым тентом на палубе. Кингстон поднял масляный фонарь, освещая Эмме путь, подал руку и помог перейти на барку.
– Какое-то время это будет вашим домом, мисс Уайтфилд. Вы увидите, как здесь удобно. Это прекрасное место. Здесь вы отдохнете и поправитесь перед началом изнурительного пути.
Эмма так устала за день, что готова была целовать днище старой посудины. В свете фонаря она увидела нескольких индийцев, хлопотавших у очага, табуретки, сундуки, мотки веревок и ящики, в том числе один с живыми цыплятами. Палуба показалась ей веселым местом; с помощью старой парусины на ней был отгорожен закуток. Барка могла идти как под парусами, поднимаемыми на двух мачтах, так и на веслах.
Запах готовящейся еды напомнил Эмме, насколько она проголодалась.
– Мы пойдем вверх по Гангу под парусами? – спросила она у Кингстона.
– Нет. Раньше это была парусная барка, но теперь на ней стоит паровой двигатель. Правда, мы будем плыть медленно, потому что нам будет мешать течение.
Он подвел Эмму к плетеному креслу с откидывающейся спинкой, подставкой для ног и подлокотниками, в одном из которых было даже отверстие для стакана. Кресло помещалось за перегородкой, где стояло еще одно точно такое же.
Эмма облегченно опустилась на мягкую подушку с кисточками, лежавшую на сиденье ее кресла. Возможно, здесь ей и предложат проводить ночи. Она была готова, только боялась москитов.
В этот момент один из индусов, сидевших на корточках, вскочил, отодвинул занавес и протянул ей зеленый кокос, В следующую секунду Сакарам вырвал у нее из рук это подношение, умудрившись не дотронуться до нее. Человек в грязной дхоти получил от него выговор и огорченно попятился.
– Зачем вы это сделали? – Эмме очень хотелось вкусить прохладного нектара из плода, которого она была внезапно лишена. Она уже собралась попросить, чтобы ей вернули кокос, но Сакарам пренебрежительно выбросил его в реку.
– Если мэм-саиб желает зеленый кокос, я с удовольствием сам ей его подам, – произнес он своим обычным высокомерным тоном.
– Подайте хоть что-нибудь! – раздраженная его своеволием, воскликнула Эмма. – Я мучаюсь от голода и жажды. Когда мы будем есть?
– Совсем скоро, мэм-саиб. Наберитесь терпения! А этот слуга превысил свои обязанности. Людям его касты нельзя доверять выбор еды. Он забыл, что заботиться о вас – мой, и только мой, долг.
– Вот и позаботьтесь!
Эмма недовольно повела плечами, заметив, как Кингстон, не одобряя ее тона, приподнял темные брови. Дождавшись, пока слуга в белом тюрбане с поклоном удалится, она обернулась.
– Простите, но иногда ваш слуга становится просто несносным! Предложить кокос – не значит нанести оскорбление. Не пойму, почему Сакарам так рассердился.
– Я уже предупреждал вас, что у Сакарама собственные представления о приличиях. Не забывайте, мы в Индии, а не в Англии. – Усевшись в соседнее кресло, Кингстон вытянул длинные ноги. – Будьте к нему снисходительны, мисс Уайтфилд. Он для меня больше, чем просто слуга, так же как вы – больше, чем просто няня.
Не зная толком, что он хочет этим сказать, Эмма ждала разъяснений. Уже во второй раз за день он выглядел недружелюбным, даже грозным.
– Я предоставил вам несравненно большую свободу действий, чем позволил бы мисс Ланди, если бы она была на вашем месте. Полагаю, вы обратили на это внимание. Но я не позволю вам грубить Сакараму и остальным моим слугам.
Эмма молча выслушала его. Дважды за один день Александр Кингстон продемонстрировал изнанку своей натуры. Чем вызвана его раздражительность? Кажется, он не может пожаловаться на сломанное ребро и растяжение лодыжки… Тем не менее Эмме стало стыдно. Обычно она не кричала на слуг – ни в Англии, ни здесь. Они такие же люди, их чувства надо щадить. Но Сакарам раздражал ее своей высокомерностью и чувством превосходства над всеми остальными.
– Прошу прощения за свое поведение, – тихо проговорила Эмма. – Я позволила себе грубость, которую постараюсь не повторять.
Кингстон подложил подушечку под голову и закрыл глаза.
– Рад это слышать. Вы тоже меня простите за мои слова. Я редко говорю в подобном тоне.
У Эммы отлегло от сердца. В этом человеке было нечто особенное, на него легко было рассердиться, но и простить не составляло никакого труда. Кингстон представлял собой поразительное сочетание доброты, чувствительности и силы. В нем была и скрытая, темная сторона – неукротимость, дикость, с трудом сдерживаемая страстность. Эмма даже подумала, что он определенно был склонен к насилию. При всей элегантности его манер он был не домашним котенком, а тигром. Она откинулась в кресле и приготовилась ждать ужина, но ее мысли крутились вокруг Кингстона. Поймет ли она его когда-нибудь до конца?
