к прожорливому крокодилу. Медлить было нельзя. Подобрав юбки, Эмма забралась на мостик, откуда прыгнул в воду Кингстон.
– Мэм-саиб! Куда вы? Подождите! Я его вижу! – закричал испуганный Сакарам.
Но было поздно. Эмму уже ничто не могло остановить.
– Иди ты в одно место, Сакарам!
Это было худшее из известных ей ругательств. Леди не пристало осквернять свой рот такими словами, но сейчас они придали ей куражу, и Эмма прыгнула вниз, чувствуя, как широко раздулись в воздухе ее пышные юбки. Но уже в следующий момент река сомкнулась у нее над головой, заключив в мокрые тяжелые объятия.
Эмме всего лишь раз в жизни удалось поплавать. Это было в детстве, когда она, скинув жарким днем одежду, принялась плескаться в пруду посреди парка имения Уайтфилд. Не успела она толком насладиться купанием, как отец, застав ее за таким неслыханным занятием, выволок за волосы из воды и стал так кричать, что с ним едва не случился апоплексический удар.
Ее отправили в постель без ужина. Все ее дальнейшее общение с открытой водой ограничивалось прогулками по краешку берега босиком, но даже за это ее ждало наказание. Леди не полагается задирать юбки до пояса, оголяя для всеобщего обозрения ноги.
Сейчас Эмма отчаянно барахталась, пытаясь вынырнуть на поверхность. Намокшая одежда тянула ее ко дну.
«Мне нельзя тонуть! Я должна спасти Кингстона!» – это было последнее, что пронеслось в ее затухающем сознании.
– Очнитесь, мисс Уайтфилд! Черт возьми, очнитесь же!
Алекс стоял на палубе на коленях перед неподвижно лежавшей перед ним Эммой. Он хлестал ее по щекам и растирал ей запястья, однако она так и не приходила в чувство. Сакарам переминался с ноги на ногу поблизости, но, конечно, ни за что не прикоснулся бы к мисс Уайтфилд. К ней никто не прикоснулся бы, кроме парии из парий, уборщика, но тому не дал бы этого сделать сам Алекс.
– Проклятие! Что же случилось, Сакарам? Я вынырнул с криком, что у меня свело ногу, и она должна была бросить мне веревку. Я бы стянул ее за борт, а потом вытащил из воды. Таков был наш план. Как ее угораздило кинуться за мной в реку, пока я торчал под днищем?
Алекс обращался к Сакараму по-английски, чтобы их никто не понял; Сакарам отвечал ему на том же языке, сознавая необходимость соблюдать секретность.
– Она волновалась, Сикандер. Мы все волновались. Вы слишком долго пробыли под водой. Мы уже решили, что с вами случилась неприятность. Даже я напутался.
– Чепуха! Ведь я вырос, дразня крокодилов в Нармаде! Ты же знаешь, как я рисковал, однако оставался цел и невредим.
Алекс перевернул мисс Уайтфилд на бок и стал осторожно, но при этом довольно сильно шлепать ее по спине. Эмма оставалась неподвижной.
– Вот дурочка! Ведь она не умеет плавать! А если бы даже и умела, то в таком наряде все равно утонула бы. Надеюсь, что этот ее мешочек с документом побывал в воде вместе с ней. Если нет, то мы совершили бессмысленное убийство.
– Я не считаю ее смерть большой потерей, – фыркнул Сакарам. – Хотя, конечно, она очень отважно прыгнула в реку, чтобы вас спасти. Но ведь вы без колебаний пристрелили бы вора, покусившегося на главную вашу ценность; так зачем же тогда сокрушаться о смерти мисс Уайтфилд? Теперь вам больше не о чем будет беспокоиться. Она уже не сможет навредить вам и вашим детям, требуя отдать ей часть Парадайз-Вью.
Зачем же сокрушаться о смерти мисс Уайтфилд?! Хороший вопрос! Алекс решил поразмыслить об этом, когда выдастся время. Мать-Индия воспитывала в своих сынах безжалостность. Он хорошо усвоил ее уроки. Закон джунглей гласит: убить или быть убитым. Человеческий закон – тот, что не зафиксирован на бумаге, – требует того же. Под британским владычеством здесь как будто установились законность и благопристойность, но на самом деле человек сохранил прежнюю безжалостность, пусть даже в менее кровожадной форме: теперь к убийству прибегают только в крайних случаях.
Алекс надеялся избежать насилия. От этой упрямицы требовалось единственное – бросить ему веревку. Тогда его план блестяще сработал бы. Пока ей не взбрело в голову прыгнуть в реку, чтобы его спасать, план действовал безотказно. Эту женщину ничего не стоило обвести вокруг пальца, как неразумное дитя.
«Боже всемогущий, великий Шива, милостивый Будда, благословенный Иегова, Иисус-Спаситель, могущественная Кали! Не дайте ей умереть!»
Алекс молился сразу всем богам, каких знал. Вознося к небесам молитвы, он мучился от жгучего стыда. Он хотел всего-то опрокинуть бедную мисс Уайтфилд в воду и вымочить ее одежду, а вместо этого убил. Кто мог предположить, что она проявит столько отваги, безрассудства, так легко забудет о собственной безопасности? Алекс тоже рисковал жизнью, спасая людей в пылающем составе, но тщательно просчитывал риск, чтобы выжить благодаря своей осторожности.
Мисс Уайтфилд сделала иначе: она не позаботилась не только о себе, но, кажется, и о документе. Она явила бескорыстную, беззаветную отвагу, и Алексу хотелось теперь провалиться сквозь землю от раскаяния. Сам он никогда не ценил чужую жизнь дороже собственной. Он бы рискнул головой ради Виктории и Майкла, своей плоти и крови, но ради чужого человека? Нет, на это он был неспособен.
– Очнитесь, мисс Уайтфилд! – Он опять сильно шлепнул ее между лопатками. – Я не могу позволить вам умереть. И не позволю! Моя жизнь не стоит того, чтобы вы ради нее жертвовали своей. Если бы вы по- настоящему меня знали, вы бы так не поступили. Вы бы сказали: «Он заслуживает умереть молодым. Сколько зла он сделал! Господи, как же он низок!»
Внезапно мисс Уайтфилд издала булькающий звук. Еще мгновение – и у нее хлынула из носа и рта вода. Алекс от восторга шлепнул ее еще сильнее, исторгнув из нее возмущенный стон. Она долго кашляла, затем наконец перевернулась на спину, открыла глаза и глубоко вздохнула.
– Вы живы, мисс Уайтфилд! – У Алекса встал в горле ком, к глазам подступили слезы. – Просто не верится! Вы живы!
