находилось к моменту смерти его первого работодателя.
Когда мистер Барбеллион закончил, я с минуту молчал, а потом сказал, что глубоко тронут его предложением, но он должен понять: меня интересует только ежегодная рента. У меня нет желания претендовать на само поместье, ибо в конце концов я пришел к выводу, что большое богатство представляет равно большую опасность для нравственности владельца. Тут мистер Барбеллион посмотрел на меня довольно насмешливо и спросил, во сколько, по моему мнению, оценивалось бы поместье, будь оно сейчас выставлено на продажу. Я сказал, что ничего не смыслю в таких вопросах, но он предложил мне назвать приблизительную стоимость. Я назвал огромную сумму чуть ли не в сотню тысяч фунтов, и он сухо рассмеялся и сказал, что я и близко не угадал. Поместье не стоит ровным счетом ничего. В буквальном смысле слова. И возможно, даже такая оценка слишком высока. Я спросил, как следует понимать сей парадокс, и он объяснил, что поместье обременено такими долгами — обязательствами рассчитаться с кредиторами, выкупить закладные, выплатить ежегодные ренты (не только одному мне, хотя мне в первую очередь), — что за вычетом всех перечисленных платежей оно не стоит ничего или даже меньше, чем ничего. Но теперь, когда оно перешло в ведение канцлерского суда и начался процесс конфискации, представляется сомнительным, что его вообще когда-либо удастся освободить от долгов и продать. Поместье обречено на плохое управление и неминуемо придет в совершенный упадок в ближайшие десятилетия.
Это известие поразило меня и повергло в раздумья. Мистер Барбеллион определенно рассчитывал своим рассказом побудить меня признаться, что завещание находится в моих руках, но я твердо держался решения ничего не говорить о нем. Однако я принял предложенную мне ссуду в сорок фунтов ежегодно под шесть сложных процентов, с обязательством вернуть деньги по получении ренты. В тот же самый день старший клерк адвоката выдал мне первую ежеквартальную часть заема, а мистер Барбеллион возбудил ходатайство об удовлетворении моих претензий.
Мне приятно сообщить, что перво-наперво я отослал мистеру Эдваусону деньги, которые задолжал Сьюки, присовокупив к ним символический процент. Затем я отправился к Джоуи и миссис Дигвид и настоял (невзирая на их протесты) на том, чтобы они приняли от меня пять фунтов в возмещение всех своих расходов на меня и в знак благодарности за все оказанные мне услуги. Именно тогда Джоуи сообщил мне, что через несколько дней после моей последней встречи с Барни у дома на Чаринг-Кросс, на пустыре возле Флауэр-энд-Дин-стрит (в каковой район перебрался Барни со своей шайкой, покинув Пимлико) было обнаружено тело убитого мужчины, предположительно Джека. Здесь следует заметить, что больше я никогда ничего не слышал ни об одном из них.
Теперь у меня осталось в обрез денег, чтобы заплатить за жилье и кое-как перебиться до очередной ежеквартальной выплаты. В последующие недели я много размышлял о том, как же мне поступить. Я частенько вынимал завещание из тайника и часами сидел, изучая документ и пытаясь принять решение. В свете откровений мистера Барбеллиона о плачевном положении дел в поместье мое отношение к нему переменилось, ибо теперь речь шла не о соблазне. И не о возможном моем нравственном растлении богатством. Напротив, обладание поместьем стало бы тягостной и даже изнурительной обязанностью. Я снова и снова вспоминал рассказ Сьюки об ограблении бедняков, совершенном Момпессонами. Что будет с ними, коли поместье останется в управлении канцлерского суда? И теперь я постепенно начал приходить к мысли, что отказаться от поместья значило бы поступить эгоистично и уклониться от своих обязанностей. Вдобавок, я по-прежнему считал, что Справедливость требует, чтобы воля моего прапрадеда была выполнена.
Затем, в начале июня следующего года мистер Барбеллион прислал мне письмо с просьбой встретиться с ним в Хафеме через несколько дней, ибо он должен разъяснить мне многие вопросы, которые лучше разъяснять на месте. К сему прилагалась банкнота в десять фунтов на покрытие дорожных расходов. Хотя я и пришел в некоторое недоумение, в конце концов, я все же решил воспользоваться случаем взглянуть на поместье — не с намерением впоследствии заявить о своих правах на земельную собственность, но с целью оценить трудности, которые встанут передо мной, коли я все же войду во владение оной. Там я смогу составить более верное суждение о положении дел.
Поскольку я подхожу к завершению своей части данного повествования, сейчас я забегу вперед и расскажу о событиях, произошедших со времени моего посещения поместья, во второй раз обратившись прямо к вам, дорогие друзья, дабы поведать о судьбе тех моих старых знакомых, которых мне не удалось разыскать впоследствии. Во исполнение обещания, однажды данного самому себе, я предпринял шаги к освобождению мистера Ноллота и закрытию сумасшедшего дома Алабастера. Однако я узнал, что добрый старик умер через год после моего побега. Адвокат, с которым я советовался по поводу возбуждения дела против главного врача психиатрической клиники, заверил меня, что доказать вину доктора Алабастера практически невозможно. Он же отговорил меня от попытки выдвинуть против миссис Сансью обвинение в смерти Стивена, и, памятуя о том, что она спасла меня от Барни, я решил не упорствовать. В конце концов, ужасная смерть мужа являлась для нее своего рода наказанием.
Поскольку я не забыл о своем решении по мере возможности помочь мальчикам из школы Квигга, я написал адвокату, проживающему в ближайшем от означенного заведения городе, письмо с просьбой наведаться туда в качестве моего доверенного лица под тем предлогом, что я подыскиваю школу для своего племянника. В ответном послании адвокат сообщил, что Квигги оставили воспитательскую деятельность и вновь занялись сельским хозяйством. Он подчеркнул, что не видел на ферме ни одного мальчика.
После бегства из страны сэр Дейвид живет в Кале, на скудное вспомоществование своей матери, которая владеет небольшим земельным участком, свободным от уплаты ренты за пользование оным. Леди Момпессон ныне проживает в крохотном домике и часть своего ежегодного дохода тратит на содержание Тома в частной клинике (к сожалению, не доктора Алабастера!), где он оказался по причине тяжких последствий своей невоздержанности (самого разного рода). Дэниел Портьюс основал торговое предприятие в Лиссабоне, с каковым городом его банк имел связи достаточно тесные, чтобы он получил доступ в деловые круги, но недостаточно тесные, чтобы слухи о его поведении в Англии получили там распространение. Жена и сын уехали с ним, как и Эмма.
Что же касается до Генриетты, то я должен вернуться к рассказу о своем посещении Хафема в июне.
Глава 125
Я доехал до Саттон-Валанси на империале, а на сэкономленные таким образом деньги нанял лошадь и направился в Мелторп, движимый желанием вновь увидеть эту деревушку и старый дом, где некогда жили мы с матушкой.
Деревня, казалось, не изменилась. Красновато-желтые кирпичные стены лучших домов мягко светились в лучах летнего полуденного солнца; деревья и трава по-прежнему переливались всеми оттенками ярко-зеленого цвета, который постепенно пожухнет с приближением осени. Никто не узнал меня, хотя я увидел мистера Эдваусона, пересекающего Хай-стрит в направлении от своего дома к церкви, и решил, что он возвращается в приходскую контору после обеда. С какой стати старику обращать внимание на постороннего молодого джентльмена, проезжающего верхом через деревню?
Наш старый дом казался давно заколоченным и заброшенным; обратившись с вопросом к случайному прохожему, я узнал, что он пустует уже шесть или семь лет. Миссис Сансью, не имевшая никакой необходимости повышать нам арендную плату, не потрудилась найти новых съемщиков! Она ухватилась за удобный предлог, чтобы скрыть свой злой умысел. Я прошагал по ведущей к дому тропе и, подняв засов знакомой калитки, отважился войти в сад. Теперь он казался очень маленьким, тем более что зарос травой до такой степени, что понять, где кончается лужайка и начинаются заросли, уже не представлялось возможным.
Именно здесь началась моя история! Началась в тот летний день, когда крик Биссетт заставил меня поспешить отсюда к калитке и встретиться с незнакомцем, каковая встреча стала первым звеном в длинной цепи событий. Насколько больше я знал и понимал сейчас, нежели в ту минуту, когда бросил прощальный взгляд на дом и сад перед нашим бегством в Лондон. И все же многое до сих пор оставалось загадкой. С тех
