на остаток вечера могут быть свободны. Тут Папа сказал, что намерен передать Питеру одну важную вещь, чтобы он хранил ее для меня. Речь шла о Кодациле, который он поместил в серебряную шкатулку для писем — ту самую, что у нас когда-то украли. По его требованию я пообещала свято беречь документ и использовать его в интересах моих наследников. Туда же он вложил письмо, в котором, как он сказал, объяснялись юридические вопросы. Вечером прибыли Мартин и миссис Фортисквинс и услышали новость о свадьбе. Я не осмеливалась поднять глаза, но говорили они то, что полагается в таких случаях; потом, правда, я поймала на себе странный взгляд Джемаймы. В целом обстоятельства были не совсем ловкие, но за обед мы сели в довольно хорошем настроении. Тем не менее, даже в этот день разговор, как всегда, свернул к Процессу — Мартин завел речь о Момпессонах: Позавчера я побывал на Брук-стрит и застал там полнейший кавардак. Почему, я тебе расскажу, если сам правильно понял. Но кстати, Джон, я принес тебе… Папа довольно резко его оборвал, и меня поразило, что он вообще способен остановить начавшийся разговор о Процессе. Ладно, дружище. В такой день давай не говорить о Делах. Мартин явно удивился, но промолчал, хотя в ходе дальнейшей беседы я заметила, что его жена не сводит глаз с него и Папы. Когда подошло время десерта, Отец позвал горничных и кухарку и дал им четыре бутылки вина, две шампанского и две мадеры, чтобы они выпили за невесту и жениха. Он сказал, что на весь вечер их отпускает. Они пришли в восторг и поспешили исполнить его распоряжение. Мы пили вино, закусывали орехами и фруктами, и тут между Отцом и Питером вспыхнула ссора. Произошло это так внезапно, что причины я не поняла. Меня поразило то, что ни он, ни Папа ни разу на меня не взглянули.
Повод невольно подал мистер Эскрит. А началось все с вопроса Мартина к Питеру: Чем вы подумываете заняться в будущем, мистер Клоудир? Тот ответил: Единственное, в чем я разбираюсь, это книги. Так что надеюсь сделаться независимым книгопродавцем. Мистер Эскрит заметил, что для этого требуются деньги, и Питер сказал: Да, и мистер Хаффам великодушно обещал дать мне Заем. Мистер Эскрит, удивленно подняв брови, обратился к Папе: Но ведь требуемая сумма, мистер Джон, превышает ваши нынешние возможности? Папа ответил, обращаясь к Питеру: Твой уважаемый родитель предоставил мне Заем на таких грабительских условиях, что я остался гол как сокол. Тем не менее сотню или две я выделить смогу. Питер нахмурился, но тут вмешался мистер Эскрит: Это щедро, мистер Джон, очень щедро. Думаю, если бы не это замечание, Питер бы смолчал, но, к несчастью, разговор продолжился: Может, это и щедро, однако боюсь, мистер Хаффам, что пара сотен, и даже вдвое большая сумма, не обеспечит мне того объема торговли, который требуется, чтобы содержать вашу дочь так, как вы, вероятно, того желаете. Папа крикнул: В самом деле? И сколько, по-твоему, я могу от себя оторвать? Сколько, ты думаешь, у меня осталось денег, после того как твоя семейка обобрала меня до нитки? Желаешь от меня денег, так добейся, чтобы твой папаша- вымогатель не драл с меня семь шкур за Заем. Питер отозвался очень спокойным голосом: Должен попросить вас, сэр, не говорить в подобном тоне о моем отце. Он плохо поступил со мной, но вам, как я понимаю, не сделал никакого зла. Стукнув кулаком по столу, Папа проревел: Что? Ты, сидя за моим столом, берешь под защиту этого чертова мерзавца, Сайласа Клоудира? Мартин и мистер Эскрит запротестовали, но на губах миссис Фортисквинс мелькнула слабая улыбка, словно она втайне радовалась происходящему. Питер сказал: Вам не следовало одалживать у него деньги. Папа, грозный как туча, поднялся на ноги: Вот вам мораль торговца! Пользуясь затруднительным положением клиента, вытребовать грабительские условия, а потом поздравлять себя с тем, что хитро обстряпал дельце. И вот вам, мой собственный зять, сидя за моим столом, защищает эту мораль. И одновременно просит дать ему денег, чтобы и он, в свою очередь, мог залезать в карманы других порядочных людей. Что ж, молодой человек, могу вам сказать одно: если вы в самом деле ждете, что я снабжу вас капиталом, то ваши Отец и Брат правы, объявляя вас сумасшедшим. Он замолк, глядя на Питера. Через мгновение Питер тоже встал. Он по-прежнему не глядел в мою сторону и держался очень странно. Казалось, ему стыдно за то, что он собирается произнести. Слово не воробей, прошу вас думать о том, что говорите. — Думать о том, что говорю? Я уже не подумал о том, что делаю! Выдать дочь за торговца, чьи предки сплошь акулы-ростовщики, за… за… короче, за одного из Клоудиров — не думаю, что в английском языке найдется другое слово, способное вместить все мое презрение. Тут я, поднявшись на ноги, вскричала: Отец, что ты говоришь? Он даже не взглянул в мою сторону. И тут заговорил Питер: Сэр, если вы не возьмете сказанное обратно, мы с женой не сможем дольше оставаться под вашей крышей. — Не возьму обратно ни звука. — Тогда мы должны удалиться. Идем, Мэри, вставай и собирайся.- Даже и теперь он на меня не взглянул. Я плакала, просила Отца отказаться от своих слов, умоляла Питера не уводить меня из дома. Мартин и мистер Эскрит меня поддержали, но Папу и Питера было не уговорить. Питер спросил вполголоса, есть ли у меня деньги, потому что у него нет ни гроша. Я сказала, что у меня есть тридцать фунтов, и он попросил мистера Эскрита заказать наемную карету. Я пошла наверх за деньгами, побросала в сундучок кое-какую одежду. Прежде мне не приходилось ночевать вне дома, и я понятия не имела, что брать с собой. Надев дорожное платье, я спустилась. Когда прибыл извозчик, я рыдая попрощалась с Папой и гостями, и мы сели в карету. Карета отъехала от дверей отцовского дома — так началась моя замужняя жизнь. Питер распорядился везти нас в «Голову сарацина» на Сноу-Хилл. Сидя с ним рядом, я думала о том, бывало ли когда-нибудь, чтобы первая брачная ночь началась со столь неблагоприятных предзнаменований. Питер казался мне совершенно незнакомым человеком. В гостинице он снял комнату, где я ждала, пока он с кучером сгружал наши сундуки. Вскоре он вернулся и сказал, что должен пойти и заказать нам места в ночной карете в направлении Питерборо (по пути к Сполдингу), которая должна отправиться через час с небольшим. Я удивилась и спросила, зачем нам в Сполдинг. Разве у нас есть там друзья? И зачем пускаться в дорогу на ночь глядя? Он ответил: Пожалуйста, не спрашивай. Из сумки он извлек малиновый редингот, которого я никогда прежде не видела. Снял зеленый редингот, в котором приехал, и быстро вышел. Я ждала, его не было. Наконец он вернулся. Отсутствовал он, я уверена, не больше сорока минут. Ну сорок пять. Входя в комнату, он улыбался. (Могу поклясться.) Когда он подошел, я заметила у него на руках кровь. Я в испуге отшатнулась. Он посмотрел на свои руки: Да, я порезался. Но не волнуйся, это все лишь царапина. Он смыл кровь над умывальником и повернулся ко мне — я заметила, что у него порван рукав. Когда я ему на это указала, он улыбнулся: Придет время, я все тебе расскажу. Это очень длинная история. Вскоре мы сели в карету и пустились в путь по темным улицам. Питер сидел молча, но когда мы проехали Излингтон, внезапно рассмеялся. Это было страшнее всего, а чего я боялась, ты, уж конечно, понимаешь сам. Но при других пассажирах я не могла заговорить о том, что меня волновало, и мы и дальше ехали молча.
Тем не менее в три часа пополуночи, когда мы добрались до ближайшей к Лондону станции, гостиницы «Золотой дракон» в Хартфорде, Питер сказал с прежней веселой улыбкой: Здесь мы остановимся. Ты слишком измучена, чтобы ехать дальше, да и нужды нет. Сжав мою руку, он добавил: Как только мы останемся одни, я объясню все, что сегодня произошло. Мы вышли из кареты, он снял комнату и что-то заказал на ужин. Когда принесли еду и мы сели за стол, он начал: Дорогая моя девочка, как же ты, наверное, испугана. Представляю себе, о чем ты думаешь — что вышла, в конце концов, за сумасшедшего. И Отец твой тоже недалеко от него ушел. Но позволь, я все объясню и успокою тебя. То, что ты видела сегодня, было представлением. Я спросила, что он этим хочет сказать, и он объяснил: Это была игра, спектакль, розыгрыш. Мы с твоим Отцом ссорились не по настоящему. Все это было подготовлено заранее. Джонни, я не знала, что подумать. Он сказал: Заметила, как плохо я сыграл свою роль? А вот твой Отец так вошел в образ, что я думал, не злится ли он на самом деле. Его бы сам Кембл не переиграл. Я не осмеливался даже взглянуть в твою сторону, чтобы не сбиться. Я была поражена, сомнения начали отступать. Питер уверил меня, что все Папины обидные грубости были придуманы заранее. Я спросила, зачем они с Папой устроили это спектакль, и он ответил, что они не верили в мою способность кого-либо обмануть. Целью было ввести в заблуждение мистера и миссис Фортисквинс, внушить им, что между Папой и нами порваны отношения. Это был единственный способ обезопасить нас и наших будущих детей. Он сказал: Какие там ссоры из-за денег, вот, смотри, твой Отец дал мне двести фунтов. Он вынул толстую связку банкнот, и тут я ему поверила. Час был уже совсем поздний, а вернее
