— Кто?
Его пальцы бережно погладили ее руку. Он смотрел ей в глаза, пытаясь говорить. Каждое слово давалось с болью:
— Имя! Она?
Она улыбнулась снова:
— Мэдди.
Ну да, так оно и есть. Мэдди. Мэдди-девочка.
— Мм… — вот и все, что получилось, и он в отчаянии сжал зубы.
— Мэдди, — сказала она.
Он кивнул. Он боялся, что этого недостаточно. Может быть, она не знает, что он понимает ее.
— Синус, да. — Он повторил это успешно. — Косинус. Тангенс. — Его пальцы ласкали ее руку. Он хотел сказать: «не уходи», а получилось: — Не… не… не…
Она вздохнула и стала вставать. Он понял, что она уходит, и отчаянно затряс головой: «Нет. Оставайся, не уходи. Подожди еще, не сейчас!»
Но вместо этого получилось:
— Не… не… не… не…
— Тисысы. Киде. (Тихо, слышишь, кто-то идет), — сказала она и приложила палец к губам.
Он смотрел на нее. Он о чем-то думал. Этот жест. Но не понимал, что. Какой-то шум исчез вдали. Дом наполнен какими-то зверями.
Ее рука легла ему на плечо. Он поднял голову, прижав щеку к ее руке. Побудь со мной, Мэдди. Не уходи. Но получилось:
— Не… Мннн… Не!..
Он застонал, отворачиваясь от нее.
Она положила ему на лицо свои холодные пальцы. Убрала волосы с его лба. Он закрыл глаза. Он лежал спокойно.
— Сёбушо, — прошептала она. — Сёбушо.
Сёбушо. Сёбутрошо. «Все будет хорошо».
Он не сразу понял. Это выплыло откуда-то из его подсознания. Интуиция.
Но что-то произошло. Что-то, что надо беречь. Она встала, забрала свечу и бумагу. Она сказала, что все будет хорошо, и он почти понял ее.
Мэдди поджала губы, аккуратно вкладывая брошюру о Блайтдейле в письмо, адресованное леди Скал. Кузен Эдвардс описал, какое благотворное лечение ожидает его сестру, если она приедет в Блайтдейл. Стоимость лечения шесть гиней в неделю. Он приглашал леди Скал приехать и посмотреть. В брошюре изображался чудесный домик, сад с гуляющими людьми, озеро и черные лебеди.
Правда, ничего не говорилось о металлических звуках, которые раздаются на всю гостиную и будят всех каждое утро, о сердитых нотациях кузена Эдвардса за то, что Мэдди отослала Ларкина прочь и тайно посещала герцога Жерво.
Мэдди подшивала письма к историям болезни. Кузен Эдвардс читал письма, адресованные ему. Он диктовал ей письмо, а ее пальцы слегка дрожали. Раздавались металлические звуки. Вам. Тангенс. Вам. Минус. Вам. Игрек. Вам. Икс. Вам. Маона. Вам. Маона. Вам. Она. Она. Она. Звуки отчаяния.
В этот вечер она не думала о нем, как о больном человеке. Эдвардс сказал правду. Не надо было беспокоить Жерво. Не надо было видеться с ним. Все в доме возбуждены. Другие пациенты нервничают. Мэдди слышала, как кузен Эдвардс дал указания Ларкину объяснить мистеру Кристиану, что его поместят в отдельную специальную комнату, если к полудню он не успокоится.
Мэдди уже знала, что такое отдельная специальная комната. Она представляла собой важную часть моральной терапии, практикуемой в Блайтдейле. Оказывалось влияние на поведение пациентов с использованием их чувства собственного достоинства.
Кузен Эдвардс дал Мэдди книгу мистера Тьюка «Описание ухода» о знаменитом квакерском сумасшедшем доме в Йорке, где впервые вошло в практику гуманное и моральное лечение больных.
Брошюра о Блайтдейле отражала опыт, накопленный кузеном Эдвардсом за восемь лет работы. Согласно его методике, с больными нужно разговаривать, пока они не научатся понимать обращенные к ним слова. С ними нужно общаться вежливо, по-доброму, но обязательно убедить, что условия их содержания зависят исключительно от самоконтроля. Если пациенты вели себя не так, как следует, их наказывали, то есть изолировали.
В полдвенадцатого, когда кузен Эдвардс пошел навестить жену, повсюду в коридорах слышали металлический звук и дикий животный крик. Мэдди понимала, что она отчасти виновата в его наказании, и поэтому, желая как-то поправить ошибку, она попросила служанку показать ей, где находится комната изоляции. Они подошли к лестнице в подвал.
— Третья дверь справа, мисс. Сразу за новой ванной комнатой.
Спускаясь по лестнице, Мэдди обратила внимание, что с каждым поворотом становится тише и тише. Там было холодно, очень чисто, но темно. Третья дверь справа вела в маленькую комнату без окон с деревянным полом и скамьей, прикрепленной к одной из стен.
Не так уж здесь было ужасно, как она себе представляла. Обычная комната. Чистая, сухая, прохладная. На скамейке Библия. В обстановке этой маленькой комнаты Мэдди вдруг увидела истинного квакера в кузене Эдвардсе, хотя ей казалось, что он так далек от всего этого.
Комната как бы располагала к восприятию спокойного голоса. Неяркий, спокойный свет. Стоя в центре комнаты, она подумала, что Жерво будет здесь хорошо.
Ее стала беспокоить тишина. Она провела значительную часть своей жизни в молчаливых Собраниях и никогда не чувствовала неудобств. Она слышала, ждала, верила, что действительно можно ощутить внутренний свет.
Сейчас она думала о герцоге. Неистовство в его лице. Ломаные звуки. Это все, что издает его голос.
Прошлой ночью она не могла спать. Она лежала без сна. Точно так же, как тогда, когда умерла ее мать. Она старалась понять и принять то, что было неприемлемо.
Молчание, тишина. Теплая тишина дома и семьи, где слова не нужны. Наполненная принцами и цветами тишина опустевшего сада.
Он не говорил ничего… Ни единого слова. Записи, методически заносившиеся в книгу кузеном Эдвардсом, повторяли изо дня в день одно и то же: необщителен, свиреп, необуздан…
Кузен Эдвардс назвал это деменцией. Слабоумие, моральное нездоровье. Человек опускается до животного уровня.
Мэдди посмотрела на Библию, но не смогла дотронуться до нее. Она привыкла думать о заповедях, как о полезном и необходимом в жизни слове, но никогда не воспринимала их более чем руководство Богом над ее действиями, в ее сердце. Находясь в пустой, абсолютно тихой комнате, она почувствовала, как прозрение, истина приходят к ней. Она поняла, в чем состоит ее миссия.
Человек, находившийся наверху, пытавшийся сокрушить свою клетку, звал ЕЕ. Для него эта комната будет не духовным местом, а тюрьмой. Наказанием. Угрозой наказания. Он не понимает тишину. Не знает тишину так, как знает она.
Мэдди подняла голову. Неправда, что у него разум двухлетнего ребенка. Он не потерял разума.
Он не сошел с ума. Его сводят с ума. Эта мысль прозвучала настолько ясно, что ей показалось, будто кто-то произнес это вслух.
Мэдди почувствовала, что некое состояние, которым она была охвачена, теперь покинуло ее. Комната стала вдруг грустной, маленькой изолированной камерой в глубине холодного подвала.
Жерво не потерял рассудка. Он произносил слова. В противном случае он не мог бы понимать то, что говорят ему.
Его крики, его отчаяние становились все более разумными. Это — не крики маньяка, сошедшего с ума, это крики здорового человека, оказавшегося в чрезвычайно отчаянном положении. Он не видит никаких других путей, чтобы избавиться от этого состояния, кроме как силой вырваться из него. Он, утонченный герцог, знающий периодические функции, ряды Фурье, он, создавший новую геометрию, он, живший свободной жизнью аристократа, теперь был здесь и страдал от этого.
