письмо, также украл и шкатулку, или содержимое письма попало к кому-то еще, кто организовал утреннее нападение.
Они остановились на красный свет. Справа возвышалась каменная церковь со шпилями, устремившимися в безоблачное голубое небо. Вдруг на колокольне зазвонили колокола, и их звон отозвался у Меер внутри.
— Почему ты прислал мне каталог и рисунок через Малахая? Почему не позвонил и не предупредил о том, во что ввязался, не предостерег меня?
Отец молчал.
— Ты звонил Малахаю после того, как я от него ушла, чтобы узнать мою реакцию?
— Разумеется, потому что я хотел убедиться в том, что с тобой все в порядке. Я понимал, что это станет потрясением.
— Я не хочу быть твоей подопытной морской свинкой.
— Ты моя дочь. Я думаю только о том, как тебе помочь, как защитить тебя. Того же самого хочет и Малахай.
— И, помогая мне, заодно проверить свои теории.
— Перевоплощение — это не моя теория.
— Однако ведешь ты себя именно так.
— Это часть системы моих верований.
— Часть системы твоих верований, которую ты хочешь доказать через меня.
Так резко Меер еще никогда не говорила с отцом — ни на эту, ни на какую-либо другую тему. Причиной тому стали события последних двух суток.
— Меер, милая моя, ты всегда воспринимала это шиворот-навыворот. До того как ты начала слышать эту музыку, я не был особо религиозным. Да, я искал утерянные иудейские реликвии, но в первую очередь я был антикваром. По большим религиозным праздникам ходил в синагогу, но в основном потому что так принято, из уважения к своему прошлому. Я и не думал изучать Каббалу. Даже не знал, какое большое значение имеет концепция перевоплощения для иудаизма. Все это я узнал только после того, как у тебя начались проблемы.
— Значит, все это ты делал ради меня? — В голосе Меер прозвучал неприкрытый сарказм, о чем она тотчас же пожалела.
— Для того, чтобы понять, как тебе помочь.
— Не сомневаюсь, что ты успокаиваешь себя такими доводами.
— Ты случайно не видела фильм «Вспомнить все» с Арнольдом Шварценеггером?
Меер удивленно посмотрела на отца.
— Нет.
— Герой Шварценеггера не может доверять своим воспоминаниям — не может определить, что в них правда, а что ложь. Когда его спрашивают, что он хочет, он отвечает: «Вспомнить», а на вопрос «зачем» говорит: «Чтобы снова стать самим собой». Только этого я и хочу для тебя. Чтобы ты вспомнила, чтобы снова стала самой собой, во всех своих воплощениях.
Несколько минут они ехали молча, затем Джереми свернул на Пратерштрассе, и Меер обратила внимание на знакомые надписи на иврите на некоторых зданиях. Именно сюда она забрела в субботу вечером.
— Куда мы попали?
— Это старое еврейское гетто. Его восстановили евреи, вернувшиеся в Вену, — сказал Джереми, сворачивая с главной улицы в узкий переулок. Взглянув на дочь, он спросил: — А что?
— Ничего, все в порядке.
Джереми въехал на стоянку. Не дожидаясь отца, Меер вышла из машины, повернула направо и уверенно направилась вперед.
— Ты же не знаешь, куда… — начал было Джереми, торопясь следом за ней.
Он нагнал дочь как раз в тот момент, когда она остановилась перед невзрачным зданием по адресу Энгертштрассе, 122.
— Откуда тебе известно, что мы шли именно сюда?
ГЛАВА 34
Живи, чтобы у тебя возникло желание жить снова, — это твой долг — ибо в любом случае ты будешь жить снова!
— Именно здесь собираются члены Общества памяти с тех самых пор, как оно было основано в конце 1809 года, — сказал Джереми.
Зазвонил домофон, и он открыл массивную входную дверь, приглашая Меер войти. Но та не тронулась с места. Охваченная дрожью, чувствуя во рту металлический привкус, она увидела, как соседние здания начинают становиться прозрачными.
— Что с тобой?
— Ничего, все хорошо. — Меер постаралась говорить как можно более спокойным голосом, при этом отчаянно сражаясь с надвигающимися кошмарами.
— В чем дело?
Собрав все силы, девушка перешагнула через порог и оказалась в прихожей. У нее за спиной закрылась дверь, и громкий щелчок наполнил тесное помещение гулкими отголосками. Ноги Меер налились свинцовой тяжестью, и каждый шаг давался ей с трудом, но она прошла следом за отцом по полу, выложенному белыми и черными мраморными плитами, через дверь под средним сводом в главный зал общества.
Вчера вечером, стоя на улице, она отчетливо представила себе все это: затейливый потолок с крошечными зеркалами, которые, казалось, подмигивали, пышную отделку, каменные изваяния Будды.
Несмотря на то что всю свою жизнь она старалась вспомнить, несмотря на то что ее десятки раз гипнотизировали и обучали различным техникам медитации, Меер не могла понять, как она могла проникнуть сквозь годы внутрь этого здания, в давно ушедшее время.
Ей навстречу вышел, слегка прихрамывая, импозантный мужчина с серебристой головой. Отец представил его как Фремонта Брехта.
— Примите мои сочувствия по поводу того, что с самого приезда в Вену вас преследуют сплошные неприятности, — произнес Фремонт поставленным голосом с едва заметным акцентом.
Несмотря на солидное брюшко, он держался с достоинством. Брехт указал на удобные кожаные кресла, и они сели.
— У вас было время изучить шкатулку с играми до того, как она была похищена? — перешел прямо к делу Фремонт.
— Всего несколько минут.
— В ее внешнем виде вам ничего не показалось необычным?
— Что вы хотите сказать?
— Увидев шкатулку, вы ничего не почувствовали?
Скольким людям отец уже успел рассказать про ее тесную связь со шкатулкой? Кому еще помимо Себастьяна и Фремонта? Интересно, они что, сидели все вместе и строили догадки, откроет ли шкатулка ей воспоминания из прошлой жизни? Меер посмотрела на отца, но тот или не увидел в ее взгляде осуждения, или просто не захотел увидеть.
— Все произошло так быстро, — сказала она, обращаясь к Фремонту.
Тот задал ей еще какой-то вопрос, но Меер его уже не слушала. Чем дольше она здесь сидела, тем
