Она протянула руку. Коснувшись ее длинных белых пальцев, я отвесил ей легкий поклон:
– Весьма польщен, сударыня.
– Прошу прощения за то, что отвлекаю вас от дел, – произнесла она чистым контральто, приправленным легкой хрипотцой. Интонации ее голоса явственно выдавали аристократку. Ее полные губы растянулись в улыбке, и на щеках появились девичьи ямочки.
– Ну что вы, сударыня, вы ничуть меня не отвлекаете. – Я собирался было представить ей Годфри, но не успел этого сделать, ибо она тотчас продолжила, не обратив на его присутствие никакого внимания:
– Я имела честь беседовать с сэром Марчмаунтом. А когда увидела вас, то сразу узнала. Мне описал вас граф Эссекский во время нашего последнего обеда. Он пел вам дифирамбы как одному из лучших служителей закона в Лондоне.
Граф Эссекский. Кромвель. А я уж было думал, вернее сказать, тешил себя надеждой, что обо мне давно позабыли. В следующий миг до меня дошло, что узнала она меня по моей горбатой спине.
– Весьма признателен, – учтиво произнес я.
– Да, он весьма экспансивен, – заметил Марчмаунт.
Хотя тон его голоса был непринужденным, выразительные карие глаза пристально изучали меня. Я вспомнил, что он не был сторонником реформ. Любопытно, какие интересы подвигли его отобедать вместе с Кромвелем.
– Люди с хорошей головой всегда желанные гости за моим обеденным столом. Я собираю их посостязаться в остроумии, – продолжала леди Онор. – Лорд Кромвель предложил вас как одного из претендентов.
– Вы чересчур мне льстите, сударыня. – Я поднял руку в протестующем жесте. – Я обыкновенный служитель закона. Всего лишь тот, кто честно исполняет свои обязанности.
Вновь улыбнувшись, она тоже подняла руку в знак возражения.
– Нет, сэр. Я слыхала, что вы не простой служитель закона. Но тот, кто в один прекрасный день может стать барристером высшего звена. Я пришлю вам приглашение на один из моих сладких вечеров. Если не ошибаюсь, вы живете на Канцлер-лейн?
– Вы хорошо осведомлены, сударыня.
– Стараюсь быть в курсе дел, – засмеялась она. – Свежие вести и новые друзья помогают мне разгонять вдовью скуку. – Она обвела взглядом окрестности, с интересом изучая деревенский пейзаж. – Как замечательно, должно быть, жить за пределами лондонского зловония.
– Я слыхал, что у брата Шардлейка великолепный дом. – В голосе Марчмаунта послышались острые нотки, а в темно-карих выпуклых глазах мелькнул огонек. Он рассмеялся, обнажив два ряда белоснежных зубов. – Это, так сказать, преимущества земельного закона. Правильно я говорю, брат? – Уверена, что он его заслужил честным и праведным трудом, – ответила вместо меня леди Онор. – Теперь я должна перед вами извиниться. У меня встреча в Торговой палате. – Подняв руку, она развернулась, собираясь уходить. – Я не замедлю дать знать о себе, сэр Шардлейк.
Марчмаунт, поклонившись нам, повел леди Онор к носилкам. Усадив в них свою спутницу, что потребовало от него немалых усилий, он с величавостью хорошо оснащенного корабля отправился в свой кабинет. Слегка покачиваясь, носилки стали прокладывать себе путь к воротам, а вслед за ними степенной походкой двинулись дамы.
– Прости меня, Годфри, – проводив их взглядом, произнес я. – Я было собрался тебя представить, но она начисто лишила меня этой возможности. Не слишком вежливо с ее стороны.
– Аристократы все невежи, – напрямик заявил он. – Впрочем, мне не очень-то и хотелось быть представленным. Ты хоть знаешь, кто она такая?
Я отрицательно покачал головой. Меня никогда не интересовало лондонское общество.
– Она вдова сэра Харкурта Брейнстона. Самого крупного торговца в Лондоне. По крайней мере, он являлся таковым, пока не умер три года назад. Ее муж был значительно старше ее, – неодобрительно добавил он. – На его похороны пришло шестьдесят четыре нищих. По одному на каждый год его жизни.
– Ну и что же здесь не так?
– Она из аристократической фамилии Воген. Той самой, что потерпела крах в тяжелые времена. Мистрис Онор вышла замуж за Брейнстона ради его денег. А с тех пор как его не стало, завоевала себе репутацию первой дамы Лондона. Она пытается вернуть своей фамилии прежний вес, который та утратила в войнах между Ланкастером и Йорком.
– Это семейство имеет древние корни, не так ли?
– Да. А теперь представь, что ныне любимое занятие леди Онор – усаживать папистов и реформаторов за своим обеденным столом. И получать от этого сомнительное удовольствие. – Он бросил на меня убедительный взгляд. – Недавно она пригласила епископов Гардинера и Ридли. И завела с ними разговор о пресуществлении. Разве можно так играть с вопросами, касающимися религии? – В его голосе послышались жесткие нотки. – Они требуют глубокого размышления, от которого зависит судьба наших бессмертных душ. Помнится, именно так ты всегда говорил, – добавил он.
– Да, говорил, – вздохнул я. Моего друга весьма беспокоило то, что за последние годы я утратил значительную долю религиозного пыла. – Выходит, она разделяет убеждения как папистов, так и реформаторов.
– У нее за столом сидят Кромвель и Норфолк. Однако она не питает преданности ни к тем ни к другим. Не ходи к ней, Мэтью.
Я колебался. Сила и загадочность, которые источала эта дама, на долгое время лишили меня покоя, всколыхнув что-то давно забытое в глубине души. Но в то же время оказаться посреди споров, о которых упоминал Годфри, было для меня малопривлекательной перспективой. Кроме того, несмотря на лестные слова, которые, по всей очевидности, послал в мой адрес Кромвель, встречаться с ним я не имел ни малейшего желания.
