Я повернулся к Джозефу.
– Вы придете завтра в суд? Элизабет непременно оправдают и вверят вашему попечению.
– Да, да, конечно, я буду там, – с готовностью закивал Джозеф. – Сэр, я бесконечно благодарен вам. Вы так много для нас сделали.
Выйдя вслед за ним в холл, я увидел, что дверь в расположенную напротив комнату, изысканно обставленную спальню, распахнута настежь. На кровати неподвижно, точно каменное изваяние, сидел сэр Эдвин. Одутловатое лицо его покрывала мертвенная бледность. Джозеф приблизился к брату, и тот скользнул по нему невидящим взглядом. Опустившись на постель, Джозеф попытался взять брата за руку, но сэр Эдвин отдернул ее.
– Эдвин, это же я, твой брат, – мягко произнес Джозеф. – Я не оставлю тебя в беде. Я хочу тебе помочь.
Он вновь взял брата за руку, и на этот раз сэр Эдвин не стал сопротивляться.
– Идем, – сказал я, повернувшись к Бараку, и двинулся вниз по лестнице.
Мы вернулись домой. Хотя голова у меня слегка кружилась и мне постоянно приходилось откладывать перо, я приготовил письменные показания для Форбайзера и заставил Барака сделать то же самое. Перечитывая его свидетельство, я поразился тому, как красиво и грамотно он пишет. Несомненно, годы, проведенные в монастырской школе, не прошли для него даром. К тому же, составляя отчеты для Кромвеля, Барак имел возможность совершенствовать свой почерк. Закончив с делами, мы поужинали и разошлись по своим комнатам. Едва добравшись до кровати, я, как и минувшей ночью, заснул мертвым сном.
На следующее утро вестей от Кромвеля вновь не последовало. Меж тем это было десятое июня, решающий день, которого мы все ожидали с замиранием сердца. Позавтракав, я выглянул из окна. Небо застилали тучи, в воздухе стояла легкая туманная дымка. Сегодня мы должны были показать королю, как действует греческий огонь. В такое серое ненастное утро зрелище было бы особенно впечатляющим.
– Нам пора, – заметил Барак. – Как вы себя чувствуете?
– Учитывая все, что мне пришлось перенести в последнее время, неплохо. Некоторая слабость и сухость во рту – вот и все, что меня беспокоит.
Я поднялся на ноги.
– Идем. Сегодня мы никак не должны опаздывать.
В Олд-Бейли все уже было готово к заседанию. Пэрслой, констебль и трое испуганных слуг семейства Уэнтворт ожидали во внутреннем зале. Пэрслой держал в руках несколько листков с письменными показаниями, которые протянул мне. Рядом с ним стоял Джозеф, по-прежнему бледный, однако пытавшийся сохранять хладнокровие. Для него случившееся воистину стало пирровой победой.
– Вы готовы дать показания, Джозеф? – спросил я, положив руку ему на плечо.
– Готов. Эдвин не смог прийти, он в ужасающем состоянии.
– Понимаю. В его присутствии нет необходимости, ведь он не является прямым свидетелем.
– Я провел около него всю ночь. Надеюсь, Эдвин меня простит. Кроме меня, на всем белом свете у него не осталось ни единого близкого человека.
– Уверен, вы сумеете поддержать брата, Джозеф.
– Может быть, я смогу уговорить его перебраться на ферму. Сразу после суда я вернусь туда вместе с Элизабет. Для них обоих это место связано с приятными воспоминаниями.
– Да. И, думаю, им обоим сейчас лучше покинуть Лондон. Сочинители памфлетов, чума их забери, наверняка обо всем пронюхают. И уж конечно, разнесут новости по всему городу.
Я повернулся к Пэрслою.
– Дело будет слушаться в открытом заседании, наряду с прочими?
– Нет, – покачал он головой. – Я уже говорил с судьей. Так как исход дела очевиден, оно будет слушаться в его кабинете.
– Оно и к лучшему, – заметил я. – Кстати, за нами уже идет клерк Форбайзера.
К нам торопливо приближался маленький пухлый помощник судьи. Мне припомнился день, когда он сообщил мне, что судья изменил свое решение и Элизабет дарована отсрочка. Это случилось за несколько минут перед тем, как в жизнь мою ворвался Барак.
Все мы: Пэрслой, Джозеф и Барак – последовали за клерком в кабинет Форбайзера. Судья, облаченный в пурпурную мантию, восседал за столом, на котором были аккуратно разложены бумаги. Он скользнул по нам холодным неприязненным взглядом, на мгновение задержавшись на лице Барака, потом подался вперед и сцепил пальцы.
– Показания, – бросил он.
Я протянул ему стопку исписанных листов. Форбайзер принялся читать их. Лицо его сохраняло непроницаемое выражение, лишь брови хмурились. Порой он возвращался к прочитанному, словно сопоставляя факты. Я прекрасно понимал, что все это – не более чем представление. Пэрслой уже ввел Форбайзера в курс дела, и тот сознавал, что Элизабет придется отпустить. Наконец он закончил чтение, тщательно сложил листки и пробурчал:
– Итак, девица Уэнтворт не виновна в убийстве.
– Да, – ответил я.
– Тем не менее она заслуживает кары, – ледяным тоном изрек судья. – Во время первого слушания дела она отказалась дать показания, не пожелав способствовать торжеству справедливости.
Судья погладил свою седую окладистую бороду.
– За столь вопиющее неуважение к суду мне следовало бы присудить ее к пребыванию в Яме в течение
