собой аспирин.
— Люк, что случилось?
— Ты проснулась. — Люк с улыбкой поворачивается ко мне. — Как спалось?
— Что случилось? — повторяю я, игнорируя его вопрос. — Срывается сделка?
— Все нормально. — Люк отворачивается к окну.
— «Нормально»! — возмущаюсь я. — Люк, я же не слепая! И не глухая! Я вижу — что-то случилось.
— Небольшие помехи, — не сразу отвечает Люк. — Волноваться не о чем. — Он снова берется за телефон. — Тебе завтрак заказать? Что будешь?
— Перестань! — не выдерживаю я. — Люк, в конце концов, я же… не чужая тебе! Мы же собираемся вместе жить! Я на твоей стороне. Скажи мне правду. Твоя сделка срывается?
Снова тишина, и на секунду мне кажется, что Люк заявит, чтобы я не лезла куда не просят. Но он проводит руками по волосам, шумно выдыхает и поднимает глаза.
— Ты права. Дело в том, что один из наших спонсоров пошел на попятную.
— Да? — У меня от удивления вытягивается лицо. — А почему?
— Потому что какой-то урод распустил слух, будто Лондонский банк хочет от нас уйти.
— Правда? — Я пристально смотрю на него, а по спине крадется жуткий холодок. Даже я знаю, что Лондонский банк — очень важный клиент для «Брендон Комьюникейшнс». Они были одними из первых среди клиентов Люка и до сих пор приносят четверть дохода его компании. — А откуда такой слух?
— Бог их знает. — Он резким движением откидывает волосы назад. — Конечно, Лондонский банк все отрицает. Но они такие — ни за что не признаются. К тому же то, что сейчас я здесь, а не там, лишь обостряет ситуацию…
— Значит, ты вернешься в Лондон?
— Нет. Это лишь подтвердит слухи. Тут и без этого все еле держится. А если я вдруг исчезну… — Он мотает головой, и я смотрю на него со страхом.
— А что будет, если твой спонсор откажется?
— Найдем другого.
— А если не найдете? Тебе придется забыть про Нью-Йорк?
Люк поворачивается и смотрит на меня — и снова у него такое непроницаемое лицо, какое бывало раньше на пресс-конференциях. От этого взгляда мне всегда становилось не по себе и хотелось сквозь землю провалиться.
— Это не вариант.
— Но ведь у тебя так хорошо идут дела в Лондоне, — настаиваю я. — Разве обязательно нужно открывать филиал в Нью-Йорке? Ведь можно просто…
Одного его взгляда мне достаточно.
— Ну ладно, — нервно говорю я. — Уверена, в конце концов все сложится хорошо.
Какое-то время мы оба молчим. Потом Люк, похоже, приходит в себя, поднимает голову и внезапно говорит:
— Боюсь, мне предстоит тяжелый день. Скорее всего, я не успею присоединиться к вам с мамой на благотворительном обеде.
О черт. Ну да, как я могла забыть. Это же сегодня.
— А она не может его перенести? — спрашиваю я. — Чтобы мы оба смогли пойти?
— К сожалению, нет. — Люк улыбается, но я вижу, что он действительно разочарован. Со стороны матери Люка это не очень красиво.
— Неужели она не может выделить для этого время?
— У нее очень плотный график. И, как она сама сказала, я не предупредил ее заранее, — хмурится он. — Моя мама не просто какая-нибудь… праздная светская дама. У нее полно важных дел. Она не может просто так все бросить, даже если бы и захотела.
— Конечно, это понятно, — торопливо соглашаюсь я. — Ну ладно, я сама разберусь. Просто пойду с ней на этот ланч одна.
Я говорю так, словно меня совсем не пугает подобная перспектива.
— Сначала мама собирается посетить косметический салон. И она предложила, чтобы ты пошла вместе с ней.
— Хорошо, — осторожно соглашаюсь я. — Это, наверное, будет даже весело.
— И вы сможете получше узнать друг друга. Надеюсь, вы поладите.
— Не сомневаюсь. Даже уверена. Мы прекрасно проведем время. — Я вылезаю из постели и обнимаю Люка. Он все еще напряжен, и я пальцами разглаживаю хмурые морщинки на его лбу. — Люк, не волнуйся. Скоро спонсоры сами будут в очередь к тебе выстраиваться. За два квартала.
В ответ он слабо улыбается и целует мою руку.
— Надеюсь.
Когда я сижу в вестибюле, ожидая мать Люка, во мне борются любопытство и страх. Должна признаться, отношения, принятые в семействе Люка, мне кажутся чуточку странными. В Англии у него есть отец и мачеха, которую он называет мамой. Они воспитали Люка и его двух сводных сестер. А еще есть настоящая мать, которая бросила его отца, когда Люк был совсем маленький, вышла замуж за какого-то богатого американца, оставила сына и укатила. Потом она бросила и того богатого американца, вышла замуж за другого американца, еще богаче первого, а потом… не помню, может, был еще один.
В общем, Люк в детстве практически не видел свою мать — она только посылала ему огромные посылки да навещала раз в три года. И если подумать, он не должен питать к ней теплых чувств. Но, как ни странно, Люк в матери просто души не чает. Слова дурного о ней никогда не скажет. У него дома в кабинете висит огромный портрет матери, гораздо больше свадебного портрета отца и мачехи. Интересно, как они к этому относятся? Но спросить его об этом я не решаюсь.
— Ребекка? — прерывает мои мысли властный голос, и я испуганно вздрагиваю.
Это высокая элегантная женщина в светлом костюме, с очень длинными ногами. И выглядит она точно так же, как на фотографии, — высокие скулы и темные волосы, уложенные как у Джеки Кеннеди, только вот кожа более натянута, а глаза неестественно большие. Похоже даже, что она с трудом их закрывает.
— Здравствуйте! — говорю я, неуклюже выбираюсь из кресла и протягиваю руку. — Как поживаете?
— Элинор Шерман, — представляется она со странным, наполовину американским, наполовину британским акцентом. Ладонь у нее холодная и худая, а на пальцах два кольца с огромными бриллиантами, которые царапают мне кожу. — Очень рада с вами познакомиться.
— Люк просит прощения, что не сможет сам приехать, — извиняюсь я и вручаю ей подарок, который дал мне Люк.
Когда она разворачивает его, я с трудом сдерживаю удивление. Платок от «Гермес»!
— Недурно, — равнодушно отзывается она и сует платок обратно в коробку. — Машина ждет. Пойдемте?
Вот это да. Машина с водителем. И сумочка из крокодиловой кожи. А эти сережки из
Когда мы трогаемся с места, я не могу удержаться, чтобы украдкой не разглядеть Элинор. Вблизи она гораздо старше. Ей наверняка за пятьдесят. И хотя выглядит она замечательно, создается впечатление, что ее великолепный портрет оставили на солнце, краски на нем поблекли, а потом их снова оживили с помощью макияжа. Ресницы густо накрашены, волосы блестят от геля, а на ногтях такое количество лака, что они напоминают красный фарфор. Она полностью… обработана. Ухожена до такой степени, какой я никогда не смогу добиться, неважно, сколько бы специалистов надо мной ни трудилось.
Нет, я тоже сегодня выгляжу вполне недурно. По-моему. Даже весьма недурно. В американском выпуске журнала «Вог» была большая статья о том, как модно сейчас сочетание черного и белого, поэтому я надела черную прямую юбку и белую блузку, которую за день до этого купила на распродаже, и черные туфли на безумно высоких каблуках. И утром я была очень довольна своим видом. Но сейчас, когда Элинор разглядывает меня, я вдруг замечаю, что на одном ногте у меня немножко облупился лак, на туфле
