помощи других рот и противотанкового дивизиона создать небольшой плацдарм на восточном берегу реки. В самом начале атаки из-за плотного огня советских танков мы лишаемся 20-мм зенитки и одного самоходного орудия. Расчет зенитного орудия погиб полностью, а экипаж самоходки получил серьезные ожоги.
Несмотря на темноту, наш риттмейстер хочет отправить разведгруппу в небольшую деревушку Недайвода, расположенную прямо перед нашими позициями. Разведчики вскоре возвращаются и сообщают, что дома в деревне расположены вдоль обоих берегов неглубокой речушки. В самой деревне обнаружены лишь стрелковые части русских, хотя на одной из улиц они засекли один танк «Т-34».
— Отлично! Сначала займемся танком! — слышу я голос нашего командира. Наши машины остаются в укрытии, в то время как мы наступаем в направлении деревни небольшими группами. Отряд, возглавляемый риттмейстером, движется к Недайводе в сопровождении 75-мм самоходного противотанкового орудия. Мы стараемся не производить никакого шума. По сигналу разведчиков оживает мотор самоходки.
Чем ближе мы подбираемся к танку, тем осторожнее ведем себя. Мы часто слышим низкий гул моторов, и время от времени до нашего слуха доносятся откуда-то из темноты чужие голоса. Двигаемся дальше. Мотор самоходки работает на малых оборотах. Гусеницы плавно скользят по земле. Уже совсем стемнело, однако местность время от времени освещается лунным светом, проникающим через ползущие по небу тучи. Впереди видны лишь тени домов и деревьев. Приказы отдаются шепотом. Выстраиваемся в одну шеренгу.
— Не отставать! Держаться вместе! Наступаем медленно и осторожно! Ждем приказов риттмейстера!
Самоходка движется со скоростью улитки. Перед нами возникает живая изгородь. Где-то рядом должен находиться советский танк. Если нас сейчас обнаружат, то мы утратим элемент внезапности, и вражеская бронемашина расстреляет нас в упор. Продолжаем наступать с удвоенной осторожностью. Под чьей-то ногой хрустит упавшая на землю ветка, и мы все замираем на месте, стараясь слиться с темнотой. Самоходка продвигается вперед по метру за один рывок. Где же «тридцатьчетверка»?
Как будто в ответ на невысказанный вопрос неожиданно оживает дизельный двигатель. Шум исходит откуда-то справа и спереди, в том месте, где изгородь составляет угол с ближними домами. Неужели танк все-таки заметил нас?
Нервы у меня натянуты до предела. Мы все затаили дыхание. Самоходка останавливается, и наводчик нацеливается на то место, откуда раздается шум работающего дизельного двигателя. Мы прижимаемся к земле, тревожно вглядываясь в темноту. Шум, издаваемый танком, кажется нам очень громким, он очень действует нам на нервы. Однако ничего не происходит.
— Нужно подойти еще ближе, — слышу я шепот риттмейстера. — Они не слышат нас из-за включенного мотора.
Самоходка медленно и осторожно двигается вперед. Ее экипаж готов в любую секунду открыть огонь. Прячась в тени домов и согнувшись, мы идем вслед за ней.
Шум танкового двигателя неожиданно прекращается. Самоходка также отключает мотор. Чувствую, что готов в любое мгновение взорваться от напряжения.
Не исключено, что русские танкисты, также как и мы, сейчас пристально вглядываются в темноту, не зная, что им делать. Пожалуй, это не совсем правильная идея — выстреливать сигнальную ракету прямо перед носом у противника. Правильнее было бы убраться отсюда как можно быстрее, чтобы оказаться на достаточном расстоянии от него.
Видимо, точно так же подумал и танковый экипаж, когда обнаружил нас. Мы снова слышим гул мотора и лязг гусениц. Наши глаза уже настолько успели привыкнуть к темноте, что мы хорошо различаем очертания советской бронемашины. Донесение разведгруппы оказалось точным — танк действительно находится возле изгороди. Теперь он отъезжает в сторону, ближе к кустам. Наводчик самоходки берет прицел. Из-за туч снова появляется луна, в свете которой ствол башенного орудия отливает серебром.
— Готовьсь!
Эта команда снимает напряжение. В следующее мгновение ночную тьму озаряет вспышка белого света. Мы на короткое время слепнем. Затем смотрим на танк «Т-34», который находится примерно в 30 метрах от нас. Он повернут к нам бортом. На фоне изгороди отчетливо видны фигуры, бегущие куда-то в поисках укрытия. Самоходка производит выстрел, грохот которого сотрясает воздух. В боку танка зияет пробоина размером с кулак взрослого человека. Через несколько секунд второй выстрел снова попадает в цель. В свете трассирующего снаряда хорошо видно, что из башенного люка «тридцатьчетверки» валит черный дым. Крышка люка открывается, и из него выпрыгивает наружу русский танкист, прижимающий руки к окровавленному лицу. Он бежит в сторону речки.
Мы лежим в кустах и стреляем в красноармейцев, появляющихся возле домов и ведущих ответный огонь. Мне становится понятно — совсем скоро мы либо выбьем противника из деревни, либо отступим, неся потери. У нас нет времени осматривать каждый дом, и мы занимаем позиции перед деревней. По всей видимости, русские попытаются занять их.
В результате атака противника со стороны берега застает нас врасплох. Мы замечаем атакующих лишь тогда, когда они оказываются от нас на расстоянии примерно ста метров. Первые волны атаки мы сминаем смертоносным огнем двух тяжелых пулеметов. Задние ряды наступающих быстро откатываются в низину. Затем происходит нечто такое, от чего у меня волосы становятся дыбом: мы оказываемся свидетелями жуткого обращения комиссаров с советскими солдатами. Нам было искренне жаль этих бедняг.
Поясню подробнее. Из-за мощного огня наших двух MG-42, бивших с расстояния 50 метров, у красноармейцев оставалось мало шансов на то, чтобы выбраться из низины. Не могли они и наступать — их сдерживал шквальный пулеметный огонь. Я своими ушами слышал, как какой-то комиссар или старший офицер заставлял своих подопечных идти в атаку, хотя это было чистое безумие. Он гнал их на верную гибель, как стадо безропотных животных.
Неужели этот комиссар или офицер сумасшедший? Или он обеспокоен лишь собственной жизнью и хочет принести в жертву Молоху войны своих людей? Он не может не понимать, что попал в ловушку и с рассветом у него вообще не будет никаких шансов на спасение. Неужели он вознамерился пожертвовать вверенными ему войсками до наступления вечера? Неужели хочет связать наши действия, чтобы незаметно скрыться под покровом ночи? Но его ожидает смерть, и, к сожалению, не только одного его, но и других бедолаг — и будет она гораздо страшнее, чем смерть от пули.
Подъезжают танки, два из них на левом фланге отделяются от основной массы и направляются к низине. Я замечаю, что стволы их орудий очень мощные и, в отличие от остальных, опущены вниз, к земле.
Фриц Кошински сразу узнает хорошо знакомую ему боевую технику.
— Огнеметы! — спокойно комментирует он, но достаточно громко, чтобы всем было слышно.
Я слышал о том, каким мощным разрушительным действием обладает это оружие. Стоит мне это представить, и я чувствую, как холодок пробегает по моей спине. Я не завидую этим русским парням, что засели в низине. Теперь никто из них не выберется оттуда живым. Задаю себе вопрос — неужели в красноармейцах так крепка рабская покорность, что даже в такой драматической ситуации они не осмелятся убить своего подонка-командира?
Еще до того как огнеметные танки скрываются в низине, мы видим изрыгаемые из стволов языки пламени, сжигающие все на своем пути. В низине возникает паника — до нас доносятся безумные крики находящихся там людей. Затем мы видим клубы черного дыма и чувствуем жуткий тошнотворный запах горелой человеческой плоти. Из низины выскакивают с дикими криками несколько человек, объятых пламенем. Охваченные паникой, эти несчастные пробегают мимо нас. Они с криками падают на землю и
