начиная с октября 1943 года. В стрелковых взводах таких парней, как мы, сохранилась лишь жалкая горстка. Правда, некоторые из них сумели вернуться в строй даже после ранений, полученных в боях на никопольском плацдарме.
Мне посчастливилось остаться целым и невредимым, если не считать трех незначительных ранений, о которых я рассказывал ранее. Это были небольшие осколочные ранения, которые все-таки признаются ранениями с медицинской точки зрения. За них Клемм, Густав Коллер и я получили специальные серебряные значки. Из-за крошечного осколка, впившегося в мою верхнюю губу, я смог отдохнуть в тылу три дня. За это время опухоль значительно уменьшилась. Полковой хирург не стал удалять его, и он остается у меня под носом и по сей день.
Мы постоянно вспоминаем о том, какой это замечательный был человек, с какой преданностью он выполнял воинский долг. Мы с Фрицем Хаманном знаем, как он ненавидел войну и, тем не менее, постоянно вдохновлял нас своим примером, сражался так, как не сражался никто из нас. Он первым открывал по врагу огонь, когда нам угрожала опасность или когда мы переходили в контратаку. И он же радовался, когда неприятель сдавался в плен, потому что это спасало людям жизнь. Думаю, не один военнопленный удивился, когда ему предложил закурить — ну кто бы мог подумать! — немецкий офицер! Этими своими человеческими поступками он поставил себя выше той лавины ненависти, которая сейчас захлестнула воюющих. И, тем не менее, безграничная человечность не спасла нашего командира. Смерть скосила его с обычной для нее безжалостностью, оторвала от нас, его товарищей по эскадрону. Кто теперь поведет нас вперед, когда нашего славного командира больше нет в живых?
И хотя я понимаю, что мне давно полагается отпуск, эта новость застает меня врасплох. И вот теперь, когда возможность, пусть всего на пару недель, забыть об опасности и вездесущей грязи стала реальностью, я по идее должен быть страшно этому рад, но, увы, все далеко не так. Чувства у меня смешанные. С одной стороны, я счастлив, что смогу навестить родных, смогу поспать в нормальной постели, с другой стороны — мне грустно покидать моих товарищей. Ведь через что только мы не прошли вместе — делили и радость и горе, вместе радовались победам, вместе переживали горечь поражений. Мы стали как одна семья. Застану ли я моих товарищей в добром здравии, когда вернусь обратно на фронт? Ведь если учесть время, которое у меня займет дорога туда и обратно, я буду отсутствовать на передовой более трех недель. Кто возьмется сказать, что может произойти за это время? Лишь выпив румынского вина, от которого все слегка хмелеют, я, наконец, на какое-то время забываю о горечи расставания с моими боевыми друзьями, которое ждет меня завтра утром.
Когда уезжаешь в отпуск, все нужно делать с запасом времени — по крайней мере, так говорят опытные солдаты. Поезда больше не ходят по старому расписанию, а новое можно узнать лишь у начальника станции. Впрочем, нам удается покинуть Румынию без особых хлопот. Большинство солдат в вагоне — это такие же, как и я сам, бойцы с передовой. Так же, как и я, они предпочитают хранить молчание и вскоре от усталости засыпают под стук вагонных колес. Лишь когда мы доезжаем до Вены, где часть из них выходит, в нашем вагоне становится оживленнее. По солдатской форме моих попутчиков делаю вывод, что они из тыловых частей, да и обсуждают они главным образом свои любовные похождения на территории Венгрии и Австрии.
Из моего купе полицейские уводят с собой фельдфебеля, у которого на груди красуется Рыцарский крест 1-го класса и серебряный значок за участие в рукопашных боях. Однако, несмотря на имеющиеся награды, документы у него не в порядке. Из того, что я слышу, делаю вывод, что у него не хватает каких-то бумаг, и не исключено, что он ушел в самоволку. Поговорив с другими солдатами, я узнаю, что боевой дух в наших частях отнюдь не на высоте. Появились дезертиры, а также желающие сложить оружие. Да, плохие пошли времена! Таких солдат называют предателями, потому что они отказываются выполнять свой воинский долг, как все остальные. Мы ведь тоже ненавидим войну, но ведь все-таки воюем! Во время войны трудно оставаться самим собой — как солдаты мы принадлежим не себе, а нашему народу, нашей стране. Кстати, последняя фраза хорошо звучит — это значит, что все, что мы делаем, мы делаем ради нашего народа, наших соотечественников.
Даже если учесть пять моих легких ранений, мне, можно сказать, крупно повезло. Во время боя нервы порой подводят меня, но не до такой степени, чтобы взять надо мной верх. В эти последние месяцы я часто становился свидетелем тому, как молодые и немолодые бойцы седели за одну ночь; выдержка изменяла им, и во время артобстрела они тряслись от страха. Так неужели все это напрасно? И не дай бог, чтобы это повторилось вновь!
Я слишком часто слышу, что кого-то арестовали или отправили в концлагерь. Люди говорят, что это