– Ничего подобного.
Взгляды их встретились, и Роуан первая, чуть приподняв брови, отвела глаза в сторону. Задумчиво склонив голову набок, она медленным движением поставила лилию обратно в воду.
– Наверное, кое-кто оставил нам маленький сувенир, – тихо сказала она.
– И почему я не догадался выбросить его сразу? – откликнулся Майкл.
– Не переживай, милый. Подумаешь, ведь это всего лишь цветок. Разве ты забыл, что у него в запасе полно мелких фокусов?
– Да я, собственно, и не переживаю. Просто он все равно уже вянет. Смотри, лепестки становятся коричневыми. И весь он какой-то неестественный, странный. Не знаю почему, но мне он очень не нравится.
– Ну так возьми и выброси его, – спокойно предложила Роуан и улыбнулась. – Главное, чтобы ты не волновался и ни о чем не беспокоился.
– Конечно. Да и с какой стати мне беспокоиться? Подумаешь! Какой-то себе на уме трехсотлетний дьявол заставляет цветы летать по воздуху. И разве это не весело – прийти и обнаружить в собственном номере невесть откуда взявшуюся странную лилию? Черт подери, может, он преподнес ее Деборе? Как мило с его стороны!..
Майкл повернулся и еще раз посмотрел на фотографию. Ему вдруг показалось, что взгляд Деборы устремлен прямо на него. Впрочем, такая особенность была свойственна практически всем портретам, написанным великим Рембрандтом.
Тихий смешок Роуан заставил Майкла вздрогнуть.
– Знаешь, ты просто неотразим, когда злишься, – сказала она. – Но, вполне возможно, существует какое-то совершенно естественное объяснение появления здесь этого цветка.
– Ага, так всегда говорят в фильмах. И зрители знают, что герои просто-напросто свихнулись.
Он отнес лилию в ванную и бросил в мусорное ведро. Цветок действительно быстро увядал. «Невелика потеря, – подумал Майкл, – какой бы дьявол его ни принес».
Роуан встретила его в кровати с распростертыми объятиями и выглядела такой чистой, невинной и одновременно соблазнительной, что Майкл мгновенно забыл и о своих книгах, и о всех неприятностях…
Вечером следующего дня Майкл пошел на Первую улицу один. Роуан вместе с Сесилией и Клэнси Мэйфейрами отправилась на прогулку – они собирались поиграть в шары.
В пустом особняке царила тишина. Не было даже Эухении, которая в тот вечер решила навестить своих мальчиков. Так что дом оказался в полном распоряжении Майкла.
Несмотря на то что работы продвигались быстрыми темпами, повсюду еще стояли стремянки. Мыть окна и развешивать шторы тоже было рано. Снятые для чистки и окраски ставни ровными рядами лежали на траве.
Майкл прошел в зал, остановился перед зеркалом, висевшим над ближайшим от входа камином, и долго всматривался в собственное неясное отражение. Крохотный огонек его сигареты время от времени вспыхивал красной точкой, словно светлячок в ночи.
В таком огромном особняке тишина никогда не бывает полной. Даже сейчас до него то и дело доносились тихие звуки: скрип и пощелкивание досок и балок перекрытий, какие-то шорохи, вздохи… Человек непосвященный непременно решил бы, что в доме кто-то есть, что кто-то крадется во тьме или тихо бродит по верхнему этажу. Вот и сейчас послышался стук, как будто в дальнем конце дома, в кухне, хлопнула дверь. А следом раздался всхлип – словно заплакал ребенок…
На самом деле в доме действительно не было ни души. Майкл уже не впервые ускользал от Роуан и приходил сюда, чтобы обследовать дом и устроить своего рода экзамен самому себе. И знал, что и этот визит не последний.
Он неторопливо направился в дальний конец особняка, пересек погруженную во мрак гостиную, кухню и, открыв одно из французских окон, вышел на лужайку. Окружившую его темноту нарушало лишь неяркое сияние светильников, установленных на отреставрированном павильоне с раздевалками и внутри прямоугольной чаши бассейна, под водой. Блики света играли в купах аккуратно подстриженных деревьев и кустов, отражались от сверкающей свежей краской чугунной мебели, со вкусом расставленной на чистых каменных плитах.
Полностью отремонтированный и до краев наполненный свежей водой бассейн выглядел великолепно; по его голубоватой поверхности то и дело пробегала легкая рябь.
Майкл встал на колени и опустил в воду ладонь. Уже сентябрь, а погода стоит по-августовски жаркая. Самое время вволю поплавать.
А почему бы, собственно, и нет? Плохо, конечно, что рядом нет Роуан – первое купание здесь им следовало бы совершить вместе. А впрочем, какого черта он переживает? Роуан сейчас вовсю развлекается с Сесилией и Клэнси. А вода выглядит такой пленительной, такой манящей… Он уже невесть сколько лет не плавал в бассейне.
Он оглянулся на темно-фиолетовую стену дома. Освещены лишь несколько окон. Особняк пуст, и его никто не увидит. Майкл быстро разделся догола, перебежал на глубокую сторону бассейна и без дальнейших раздумий нырнул.
Господи, как чудесно! Он опустился до самого дна, коснулся рукой голубого кафеля, потом перевернулся и увидел над собой прозрачную толщу воды и отблески света на ее поверхности.
Отдавшись во власть естественной подъемной силы собственного тела, он мгновенно всплыл, глотнул побольше воздуха и, запрокинув голову, устремил взгляд к густо усеявшим все небо звездам… И вдруг… Вдруг до него дошло, что вокруг очень шумно. Он услышал смех, возбужденные голоса, обрывки разговоров… Издалека доносилась музыка – где-то играл диксиленд.
Майкл в недоумении озирался по сторонам. Вся лужайка была ярко освещена и заполнена людьми; молодые пары танцевали на каменных плитах и прямо на траве. Особняк сиял всеми окнами. Какой-то молодой человек в черном смокинге с разбегу прыгнул в бассейн прямо перед Майклом, буквально ослепив его каскадом брызг.
Майкл открыл было рот и едва не захлебнулся. Шум становился все громче и теперь казался просто оглушительным. У противоположного края бассейна появился незнакомый пожилой человек во фраке и белом галстуке.
– Выбирайтесь оттуда! – кричал он, маня Майкла к себе. – И бегите, бегите немедленно, пока еще не слишком поздно!
Мужчина говорил с британским акцентом. Да это же Артур Лангтри!
Майкл устремился в ту сторону. Но не успел он сделать и нескольких взмахов руками, как начал задыхаться, потом почувствовал сильную боль в подреберье и резко свернул к боковой стенке бассейна.
Когда ему удалось наконец ухватиться за бортик и чуть подтянуться, вокруг было тихо, темно и безлюдно…
Какое-то время он оставался в таком положении, пытаясь восстановить дыхание, усмирить неистовое биение сердца и надеясь, что боль, разрывающая легкие, вот-вот прекратится. Взгляд его бесцельно блуждал по пустой лужайке и по саду, перебегал с одного неосвещенного, ничем не закрытого окна на другое…
Он с трудом – ибо собственное тело показалось отчего-то непомерно тяжелым – выбрался из бассейна на каменные плиты. Несмотря на духоту, его буквально трясло от холода. Постояв еще несколько минут, Майкл быстро прошел в раздевалки и насухо вытерся не первой свежести полотенцем, которым обычно пользовался днем, когда забегал туда, чтобы вымыть руки. Выйдя из павильона, он вновь обвел взглядом безлюдный сад и темную, почти сливающуюся с вечерним небом стену особняка.
Единственным звуком, нарушавшим тишину, было его собственное тяжелое дыхание. Но боль в груди, к счастью, утихла, и вскоре ему удалось сделать несколько глубоких вдохов.
Майкл не мог точно определить, какое чувство – страх или злость – владело им в те мгновения. Вероятнее всего – шок. Хотя и в этом полной уверенности у него не было. Те ощущения, которые он испытывал, больше походили на ощущения человека, пробежавшего милю за четыре минуты. Ко всему прочему, у него разболелась голова. Сдерживая себя изо всех сил, он неторопливо прошел к тому месту, где
