с отчаянной яростью в темноту и плюнула в нее, приказав ей умереть, но незримые руки обвились вокруг ее тела и повалили на пол.
Она заскользила вниз, упираясь затылком в дверь, а затем больно ударилась головой о пол, когда ее дернули за ноги. Она пыталась подняться, отгоняя невидимого противника, но темнота вокруг только сгущалась.
– Будь ты проклят, Лэшер, провались в ад! Умри, как та старуха! Умри! – кричала она.
– Да, Роуан, ваш с Майклом ребенок! Голос обволакивал Роуан, как жаркая темнота. Голову ее с силой оттянули назад и при этом снова больно ударили о доски, а руки развели в стороны и буквально пригвоздили к полу.
– Ты моя мать, а Майкл – отец! Настал час ведьмовства, Роуан. Часы бьют полночь. Я обрету плоть. Я буду рожден на этот свет.
Темнота свернулась в спираль и метнулась вниз, обрушившись на нее, насилуя ее, разрывая пополам. Словно гигантский кулак, она ворвалась в матку, и тело Роуан забилось в конвульсиях от боли, сомкнувшейся вокруг нее ярким светящимся кругом, который она видела даже закрытыми глазами.
Жара становилась невыносимой. Вновь накатывала боль, приступ за приступом, и она почувствовала, как из ее тела на пол хлынули кровь и вода.
– Ты убил его, чертова злобная тварь, ты убил моего ребенка, будь ты проклят! Господи, помоги мне! Прогони его в ад!
Она пыталась подняться на скользком мокром полу, хватаясь руками за стену. Жара душила ее, обжигала легкие, когда она ловила ртом воздух.
Дом был охвачен огнем, не иначе. Она сама была охвачена огнем. Огонь сжигал ее изнутри, и ей казалось, что она видит, как вздымаются вверх языки пламени, но на самом деле это был просто луч зловещего красного света. Кое-как ей удалось подняться на четвереньки, она уже поняла, что тело ее опустошено, ребенка больше нет и теперь она борется только за собственную жизнь. Преодолевая невыносимую, беспощадную боль, она в отчаянии снова потянулась к ручке двери.
– Майкл, Майкл, помоги! Я пыталась провести его, пыталась убить. Майкл, он в нашем ребенке.
Ее атаковал новый приступ боли, снова хлынула кровь. Всхлипывая, она, как пьяная, опустилась на пол, руки и ноги не слушались, внутри все горело, а в ушах стоял громкий плач. Это плакал ребенок. Тот самый ужасный плач, который она так часто слышала в своих снах. Мяукающий плач младенца. Задыхаясь от жары, она закрыла руками уши и постанывала, не в силах больше слышать его, ожидая, что он прекратится.
– Дай мне умереть, – прошептала она. – Дай мне сгореть в этом огне. Забери меня в ад. Пусть я умру.
Она крепче зажала уши, но не смогла заглушить тихий голос, который вторил в ее голове детскому плачу. Локоть поскользнулся на крови, и она упала лицом прямо в липкую лужицу. Перевернулась на спину, глядя в раскаленную тьму и слушая детский плач, который становился все громче, словно ребенок плакал от голода или боли.
«Роуан, помоги! Я твой ребенок! Ребенок Майкла. Ты нужна мне, Роуан».
Она знала, что увидит, еще до того, как обернулась. Сквозь слезы и обжигающую тьму она разглядела карлика, уродца.
«Это не я родила, это вышло не из моего тела. Я не…»
Он лежал на спине, вертя из стороны в сторону головой взрослого человека, из которой вырывался детский плач, тоненькие ручки удлинялись прямо у нее на глазах, крошечные пальчики росли, растопыриваясь и хватая воздух; ножки брыкались, как у младенца, и росли одновременно, с них стекала кровь и слизь, стекала она и с пухлых щечек, и с блестящих темных волос. Все эти крошечные органы, словно бутончики внутри тела… Все эти миллионы клеток делились и сливались с его клетками. Внутри организма из плоти и крови, внутри мутанта, рожденного ею, происходило что-то вроде атомной реакции.
Она с трудом потянулась к нему, все еще изнемогая от острой боли, ее рука пыталась поймать маленькую скользкую ножку, колотившую воздух, а когда ее пальцы ощутили мягкую, гладкую детскую кожу, на нее снова навалилась темнота. Закрыв глаза, она увидела все строение этого организма, увидела, как развиваются клетки, увидела все органы, увидела древнее как мир чудо, когда клетки сливаются вместе, образуя и кровяные тельца, и подкожную ткань, и костяную ткань, и легкие, и печень, и желудок, и соединяются с его клетками, его энергией, синтезируется ДНК, и при слиянии ядер образуются цепи хромосом, и всем этим управляет она, так как знает весь процесс досконально, как композитор знает свою симфонию, ноту за нотой, такт за тактом, крещендо за крещендо…
Под ее пальцами вздрагивала плоть – живая, дышащая через поры. Плачущий голос становился грубее, ниже, разносясь эхом по всему дому. Она на секунду потеряла сознание, но вновь поднялась и принялась второй рукой шарить в темноте, пока не наткнулась на его лоб, нащупала густую шевелюру, нащупала глаза, заморгавшие под ладонью, нащупала полуоткрытый рот, из которого вырывались рыдания, и грудь, и сердце в груди, и длинные мускулистые руки, хлопавшие по полу… Да, это создание теперь выросло настолько, что она могла бы положить голову на его вздымающуюся грудь… С трудом приподнявшись, она легла на него, обхватив обеими руками, чувствуя, как вздымается и опускается его грудная клетка, как дышат легкие, как стучит сердце, а потом ее вновь оплела поблескивавшая в темноте паутина, сотканная из химии, тайн и реальности, – и Роуан погрузилась в темноту, в покой…
Кто-то заговорил с ней тихим, проникновенным голосом:
– Останови кровотечение. Она не могла ответить.
– Ты истекаешь кровью. Останови кровотечение.
– Я не хочу жить, – сказала она.
Дом наверняка объят пламенем. Иди же сюда, старуха, неси свою лампу. Подожги портьеры.
– Я никогда не утверждал, что это невозможно, знаете ли. – Это голос Лемле. – Стоит только предсказать новый шаг в науке, как он неизбежен. Миллионы клеток. Эмбрион – вот ключ к бессмертию.
– Ты все еще можешь убить его, – сказал Петир.
Он стоял над ней, глядя сверху вниз.
– Они плоды твоего воображения, твоего сознания.
– Я умираю?
– Нет, – рассмеялся он тихим, приятным смехом. – Ты слышишь? Я смеюсь, Роуан. Я теперь умею смеяться.
Забери меня в ад. Дай мне умереть.
– Нет, моя дорогая, моя драгоценная красавица, останови кровотечение.
Ее разбудил солнечный свет. Она лежала на полу в гостиной, на мягком китайском ковре. Значит, дом все-таки не сгорел. Чудовищный жар не поглотил его. Особняк каким-то образом выстоял.
В первую секунду она не поняла, что у нее перед глазами.
Рядом сидел мужчина и смотрел на нее. У него была гладкая, чистая кожа ребенка, а лицо взрослого человека, и это лицо напоминало ее собственное. Она еще ни разу не видела человека, который был бы так похож на нее. Впрочем, имелись и различия. Глаза у него были большие, голубые, с темными ресницами, и волосы тоже были темные, как у Майкла. Это были волосы Майкла. Волосы и глаза Майкла. Но стройность он унаследовал от нее. Гладкая, безволосая грудь с двумя яркими розовыми сосками была узкая, как когда- то у нее, в детстве, и руки были тонкие, хотя и мускулистые, и длинные пальцы, которыми он задумчиво поглаживал свою губу, тоже были узкими, как у нее.
Но он был выше ее, ростом с взрослого мужчину. А все его тело покрывала засохшая кровавая слизь…
Она пошевелилась и невольно застонала. Внезапно стон перешел в крик. Поднимаясь с пола, она кричала.
