— Да-да, конечно.
И мы зашагали по тропе, покрытой скользкими опавшими листьями.
— Джоан с ума сойдет, увидев, какой вы красавчик, — заявил Барак. — Надо придумать для нее какую-нибудь историю. Может, скажем, что на вас напали грабители?
— Да, именно так и скажем. Только бы она не заметила этот чертов наручник.
— Ничего, дома я его быстро сниму.
— Пока я был в Тауэре, мне казалось, дождь льет не переставая, — сказал я. — Это и в самом деле было так?
— Дождя в эти дни хватало.
— Когда мы выезжали в Йорк, лето только кончилось. — Я окинул взглядом облетевшие деревья. — А сейчас зима не за горами.
— Помните, сколько снега выпало в ноябре четыре года назад? Господи боже, ну и стужа стояла тогда!
— Этот год я помню слишком хорошо. Тогда лорд Кромвель послал меня в Скарнси, расследовать убийство, случившееся в тамошнем монастыре. То было первое дело государственной важности, которое мне поручили. Именно тогда я впервые усомнился в реформах. В том, что все меры, принятые королем, справедливы и оправданны.
Мы пересекли Флит-бридж и свернули на Канцлер-лейн. Впереди замаячила красная крыша моего дома.
— Господи, наконец-то я дома!
Против воли глаза мои вновь увлажнились слезами.
Первым, кого мы увидели, войдя в холл, был Питер, мальчуган, помогавший Джоан на кухне. Он уставился на меня во все глаза, едва не выпустив из рук ведро с помоями. Я поглубже засунул скованную руку в карман плаща.
— Где Джоан? — осведомился Барак, взглядом показывая парнишке, что ему лучше воздержаться от расспросов.
— Пошла на базар, сэр. А мистрис Ридбурн только что отнесла мастеру Ренну чашку бульона.
При упоминании о Тамазин губы его тронула многозначительная ухмылка.
— В гостиной горит огонь? — спросил я.
— Да, сэр.
— Будь любезен, принеси нам пива.
Питер поспешил на кухню, а мы с Бараком вошли в натопленную гостиную. Рухнув в кресло у камина, я принялся потирать свое многострадальное запястье.
— Я схожу за инструментами, — бросил Барак.
У меня был случай убедиться, что помощник мой чрезвычайно ловко обращается с замками. Год назад он открыл запертый колодец в саду Уэнтвортов. Тогда его сноровка заставила меня несколько насторожиться. Теперь мне было совершенно все равно, где и когда Барак поднаторел в ремесле взломщика.
Барак провозился с наручником полчаса, однако все его усилия не принесли результата.
— Проклятый замок проржавел насквозь, — буркнул он.
Я тщетно пытался испепелить наручник взглядом; прежде мне и в голову не приходило, что кусок железа может возбуждать такую ненависть.
— Что же делать? — спросил я, и голос мой дрогнул. — Того и гляди, на руке возникнет язва.
— В Чипсайде у меня есть приятель, который справится с любым замком, — сообщил Барак. — У него и опыта побольше, чем у меня, и инструменты лучше.
Джек злобно взглянул на наручник, доставивший нам столько хлопот.
— Придется мне сходить за ним.
— Вам необходимо отдохнуть.
— Да ладно, отдохнуть всегда успею.
Он одним глотком допил свое пиво и выскочил прочь. Я с трудом поднялся на ноги и принялся медленно подниматься по лестнице.
Открыв дверь комнаты для гостей, я увидел Джайлса, который сидел на кровати в халате и ночной рубашке. Рядом на стуле Тамазин что-то шила. При моем появлении она вскочила и уронила шитье. Оба уставились на меня, онемев от изумления.
— На самом деле все не так страшно, — произнес я, коснувшись своего опухшего лица. — Я всего лишь потерял один зуб.
— Вас выпустили на свободу? — обрел дар речи Джайлс.
— Да, благодаря Бараку. Но сейчас у меня нет желания об этом говорить. Как вы себя чувствуете, Джайлс?
— Я крепну с каждым днем, — с улыбкой ответил старик. — Путешествие забрало у меня много сил, но я еще непременно встану на ноги. Боже милосердный, я так рад, что вы на свободе! Словами не передать, сколько тревог я пережил.
Неподдельное участие, светившееся в глазах старика, тронуло меня до глубины души.
— Мастер Ренн не слишком терпелив, сэр, — подала голос Тамазин. — Он все время порывается встать с постели.
На губах ее играла улыбка, но взгляд был исполнен настороженности. Я заметил, что она выглядит бледной и усталой.
— Барак рассказал мне, что вы оказались отличной сиделкой.
— Да, Тамазин очень добра ко мне, — сказал Джайлс, ласково поглядев на девушку.
— Ваш друг мастер Гай сказал, что мастеру Ренну необходимо провести в постели несколько дней, — продолжала Тамазин. — Но мастер Ренн, как видно, не собирается следовать его предписаниям.
— Я знаю, что Барак приводил к мастеру Ренну Гая.
— Если не возражаете, я оставлю вас, джентльмены, — проронила Тамазин. — Я обещала мистрис Вуд сходить в лавку кое-что купить.
— Конечно, идите, Тамазин. Да, и спасибо вам за то, что передали мне в Тауэр еду и одежду.
— Я счастлива, сэр, что вам удалось вырваться из этого жуткого места. Пока вы были там, Джек просто обезумел от беспокойства.
Взгляд Тамазин по-прежнему оставался выжидательным и настороженным. Возможно, она не знала, на какое отношение с моей стороны может рассчитывать. Сделав реверанс, девушка удалилась. Я опустился в кресло у кровати Джайлса.
— Вас пытали? — тихо спросил старик.
— На мою удачу, они лишь приступили к пыткам, когда Джек принес письмо от Кранмера. Так что я отделался сравнительно легко.
— Барак говорил, что Рич и Малеверер организовали против вас настоящий заговор.
— Да. И их козни известны Кранмеру. Рич, как всегда, выйдет сухим из воды. А вот Малеверера ожидают крупные неприятности.
Я поймал взгляд Джайлса, устремленный на мое запястье. Рукав снова задрался, обнажив наручник и ссадину, которая становилась все глубже.
— Эта штуковина наводит меня на горькие размышления, — задумчиво произнес он. — Король готов заковать в наручники всю Англию, а порядка в стране становится все меньше. Высокопоставленный мошенник вроде Рича может безнаказанно оклеветать честного человека, бросить его в тюрьму, даже подвергнуть пыткам. Ему ничего не стоит попрать закон, повернув в свою пользу любую тяжбу. Поверьте мне, Мэтью, прежде Англия не знала подобного произвола.
— Да, Джайлс, Англия переживает сейчас не лучшие времена. Кстати, о высокопоставленных мошенниках. Помните, вы рассказывали, что Малеверер происходит из семьи, известной своей неколебимой преданностью католицизму? Но в тысяча пятьсот тридцать шестом году, в чаянии грядущих выгод, он присоединился к реформаторам.
— Совершенно верно. Алчность этого человека не знает пределов. Но почему…
— А что, если Малеверер ведет двойную игру? Объявив себя сторонником реформ, он получил доступ
