Глаза Шоумса округлились.
— Да-да, я работаю на него. Вы понимаете, что это значит?
Шоумс посмотрел на меня диким взглядом.
— Я не знаю, как ему удалось выбраться, — пробормотал он.
Второй смотритель попятился, и его словно корова языком слизнула.
— Вы зверь, зверь!
Это был голос Минни. Она и Дэниел появились на пороге палаты Адама. Позади них я увидел угрюмого Барака, но Пирс, стоявший рядом с ним, лучезарно улыбался. Казалось, он наслаждался происходящим.
— Так что намотайте себе на ус, господин смотритель: больше — никаких фокусов! И не вздумайте взваливать вину на нее.
Я бросил быстрый взгляд на Эллен.
— Не знаю, чем вы удерживаете здесь эту женщину и почему она не может отсюда выходить, но превратить ее в козла отпущения я вам не позволю.
Шоумс гортанно хохотнул.
— Я ее удерживаю? Это она вам сказала?
— Она мне ничего не говорила.
— Готов побиться об заклад, что не говорила.
Он снова засмеялся, бросил на Эллен взгляд, полный злого веселья, и повернулся к пациентам, выглядывавшим из двери гостиной.
— Эй вы, там! Убирайтесь! Хватит зрелищ на сегодня!
Больные испуганно попрятались, а Эллен прошмыгнула мимо меня и взлетела по ступенькам на второй этаж.
С тяжелым вздохом я повернулся к Дэниелу и Минни, стоявшим у двери в палату Адама.
— Доктор попросил нас выйти, пока он пытается поговорить с Адамом, — объяснил Дэниел. — Как вы думаете, нам больше не на что надеяться? Особенно теперь, когда на него ополчился сам Боннер?
Казалось, что от горя этот крупный человек съежился.
— Да простит меня Господь, но там, у стены, мне почти хотелось, чтобы Адам упал и разбился, чтобы на этом закончились все его мучения.
— Нет, Дэниел, нет! — вспыхнула Минни. — Это же наш сын!
— Даже преподобный Мифон покинул нас.
— Я не покину, — пообещал я.
Каменотес кивнул, но его могучие плечи по-прежнему оставались поникшими. Вновь появился Шоумс, позвякивая большой связкой ключей.
— Его лучше снова приковать цепями, — кислым тоном проговорил он.
— Это необходимо, сэр? — обратилась ко мне Минни.
— Боюсь, что да, если мы не хотим, чтобы он снова сбежал.
Шоумс вошел в палату. Послышалось металлическое звяканье, а потом в коридор вышли смотритель, Барак и Пирс.
— Мы покидаем вас, — сказал Барак. — Да и вам нужно домой, у вас — рука…
— Да. Мы поищем этих… этих людей завтра.
Я тщательно подбирал слова, ощущая на себе пристальный взгляд Пирса. Мне вдруг подумалось, что этот парень похож на птицу, хищную любопытную птицу в обманчиво-ярком оперении.
Они вышли, причем Барак шел быстро и не оглядываясь, словно избегая компании подмастерья.
В больничной палате Гай стоял на коленях лицом к лицу с Адамом, который вновь забился в угол. Каким-то чудесным образом ему опять удалось наладить контакт с мальчиком, и он говорил с ним ласковым шепотом:
— Неужели ты и впрямь думаешь, что, если тебе удастся обратить других людей, твоя душа будет спасена?
— Да, — тоже шепотом ответил мальчик. — Но я ошибался. Как я могу спасти их, если сам не спасен?
— То, что ты не спасен, тебе сказал темный ангел. Когда это случилось?
— Это было во сне. После того, как я согрешил.
— Как ты согрешил?
— Нет! — Адам крепко зажмурился. — Нет! Я грешил по-всякому! Нет!
— Успокойся, все хорошо.
Гай положил руку ему на плечо.
— Ты устал, Адам. Ты сегодня и бегал, и по стенам лазал…
— Усталость — ничто, — пробормотал Адам. — Я должен молиться.
— Но усталость мешает сосредоточиться. А разве можно, не сосредоточившись, молиться или говорить с Богом? Иногда, чтобы услышать его, требуется много сил. А если бы ты упал со стены? Ты бы уже никогда не смог молиться.
— Мне было страшно. Я чувствовал, что могу упасть. А до земли было так далеко…
Впервые я услышал от Адама три связные фразы, касавшиеся реального мира. У него даже прояснилось лицо, и он стал похож на обычного, пусть и испуганного, мальчика.
— Мне тоже было страшно, когда я забрался наверх, — сказал Гай. — Сделаешь шаг по стене, и тут же голова начинает кружиться.
К моему изумлению, на губах мальчика появилась слабая улыбка.
— Ага, точно.
Он снова нахмурился, будто о чем-то вспомнил.
— Я должен молиться, — сказал он.
— Нет, сейчас не надо. Ты слишком устал. Поспишь, покушаешь, а там, глядишь, и молитвы лучше пойдут. К Богу нельзя обращаться уставшим и слабым.
Гай подался вперед, сверля Адама своими карими глазами.
— Для того чтобы спасти душу, еще есть время. А сейчас — спи… Спи… Твои глаза закрываются.
Веки мальчика опустились.
— Глаза закрываются. Спи. Спи.
Гай обхватил мальчика за плечи и осторожно уложил на пол. Адам не сопротивлялся. Он уже спал. Гай встал, его суставы хрустнули. Адам не пошевелился.
— Это было потрясающе, — восхищенно проговорил я.
— Это было просто, — откликнулся Гай.
Он выглядел уставшим до изнеможения. Словно угадав мои мысли, он посмотрел на меня и сказал:
— Ты тоже выглядишь до смерти уставшим, Мэтью. И бледным. Как твоя рука?
— Ноет. Мне нужно к Дэниелу и Минни…
Гай положил руку мне на плечо.
— Я беспокоюсь за тебя, Мэтью. Все это скверно сказывается на тебе. Я имею в виду… то, другое дело.
— Он был там, Гай. Сегодня, в толпе. Убийца. Я видел его всего лишь мгновение, да и то краем глаза, но это был он. Я знаю. Он насмехается надо мной, а я слишком слаб для всего этого.
Мне хотелось взорваться от злости.
— Нет, ты его достанешь. Уж я-то тебя знаю.
В голосе Гая слышались успокаивающие нотки, и одновременно с этим он был каким-то безжизненным. Мой друг выглядел печальным.
— Завтра во второй половине дня хоронят Роджера. Дороти сообщила мне об этом в записке.
— Тебе следует пойти домой, Мэтью. Твоей руке нужен отдых.
— Сам знаю. И все же я боюсь, что скоро он может нанести новый удар.
Я помолчал.
