– Да, Мона.
– Так вот, когда Дафна Дюморье писала «Ребекку», она решила провести своего рода эксперимент, чтобы понять, как долго сможет продержаться, не называя имени той, от чьего лица ведется повествование. Майкл рассказал мне об этом. Это правда. И ты знаешь, к концу книги эксперимент уже не имел значения. Но ты никогда не узнаешь имени второй жены Максима де Винтера в этом романе или в кино. Ты видел фильм?
– Так в чем же там было дело?
– Ну, Райен, ты всегда остаешься верным самому себе. Ты до самой смерти не рискнешь произнести даже имя Лэшера. – И снова она принялась неудержимо смеяться.
Мэри-Джейн хохотала и хохотала, словно все знала. Нет ничего смешнее, чем человек, смеющийся над шуткой, – смешнее его может быть только тот, у которого не прорежется даже и следа улыбки, который вместо этого будет смотреть на вас с неописуемой яростью.
– Не притрагивайся к ящикам, – торжественно произнес Райен. – Они принадлежат только Роуан! Но есть нечто такое, что я должен сказать тебе… Речь о Майкле… Я кое-что нашел в генеалогических записях среди тех бумаг. Мэри-Джейн, пожалуйста, сядь и ешь свой ужин.
Мэри-Джейн молча повиновалась.
– Правильно, речь о генеалогии, – сказала Мона. – Вау, быть может, Лэшер знал что-то такое, чего мы не знаем?! Мэри-Джейн, генеалогия не просто увлечение этой семьи, а навязчивая идея. Райен, твои четыре минуты уже почти истекли.
– О чем ты?
Она захохотала снова. Он должен был уйти. К горлу снова подступала тошнота. И вольно же ей было так неудержимо смеяться.
– Я знаю, что ты собираешься сказать! – сообщила Мэри-Джейн, снова соскочив со стула, словно столь серьезные беседы она непременно должна была вести стоя. – Ты собираешься сказать, что Майкл Карри тоже из рода Мэйфейр. Я говорила тебе!
Лицо Райена мгновенно превратилось в безжизненную маску.
Мона выпила четвертый стакан молока. Она покончила со своей порцией риса и, подняв блюдо, сняла с него крышку и положила себе на тарелку целую горку испускающих пар рисовых зерен.
– Райен, перестань глазеть на меня, – сказала она. – Так что там насчет Майкла? Неужели Мэри-Джейн права? Мэри-Джейн заявила, что Майкл из рода Мэйфейр, едва взглянув на него.
– Так и есть, – объявила Мэри-Джейн. – Я увидела сходство сразу же. Вы знаете, на кого он похож? Он похож на оперного певца.
– На какого оперного певца? – спросил Райен.
– Да, на какого?
– На Тирона Макнамару, фотографии которого есть у Беатрис. Вы это знаете? Те гравюры у нее на стене? Отца Джулиена? Ну, Райен, быть может, он твой прадед. Я видела множество таких родственников в генеалогической лаборатории. Ирландцев, быть может. Ты никогда не замечал ничего такого? Конечно, ты не видел, ведь тогда бы у всех вас была ирландская кровь, французская кровь…
– И датская кровь, – заметил Райен сдавленным, тихим голосом.
Он взглянул на Мону, а затем обернулся к Мэри-Джейн.
– Я должен идти.
– Постой секунду! Это правда? – потребовала ответа Мона. Она проглотила рис и запила его молоком. – Это именно то, что ты собирался сказать мне? Майкл – из Мэйфейров?
– Там есть упоминание, – сказал Райен, – в тех бумагах, и, очевидно, они имеют недвусмысленное отношение к Майклу.
– Черт подери, ты сам в это не веришь, – сказала Мона.
– Вы все та-а-ак бесподобно родственны! – протянула Мэри-Джейн. – Это как в королевской семье. А здесь восседает сама царица.
– Боюсь, ты права, – улыбнулся Райен. – Мона, ты принимала лекарство?
– Конечно нет. Чтобы я сама травила свою дочь?
– Так, выбора у меня не осталось, я ухожу, – сказал он. – Постарайтесь вести себя прилично. Помните, дом окружен охранниками. Я не желаю, чтобы вы выходили на улицу. И пожалуйста, не выводите из себя Эухению!
– Чудище несуразное! – отозвалась Мона. – Не уходи. Ты украшение вечера. Что значит «не выводите из себя Эухению!»
– Когда придешь в себя, пожалуйста, позвони мне. А что, если родится мальчик? Надеюсь, ты не собираешься рисковать жизнью младенца для определения его пола?
– Он, конечно, не мальчик, глупый, – сказала Мона. – Это девочка, и я уже назвала ее Морриган. Я позвоню тебе. Ладно?
И он унесся дальше, поспешно, но совершенно бесшумно. Примерно так же спешат няни или доктора.
– Не прикасайтесь к тем бумагам, – напомнил он из кладовой дворецкого.
Мона расслабилась и глубоко вздохнула. Райен – последний взрослый, которому было предписано наблюдать за ними, насколько ей было известно. А что там о Майкле?
– Боже, ты думаешь, это правда? Эй, Мэри-Джейн, когда мы здесь закончим, пойдем наверх и посмотрим эти бумаги.
– Ох, Мона, я не знаю. Ведь он говорил о бумагах Роуан. Разве он не запретил заглядывать в них? Мона, хочешь немного сметанного соуса? Не хочешь цыплят? Это лучшие цыплята, которых я когда-либо готовила.
– Сметанный соус! Ты не говорила, что это был сметанный соус. Морриган не хочет мяса. Послушай, я имею право посмотреть эти бумаги. Если он писал это, если он оставил какие-нибудь заметки…
– Кто он?
– Лэшер. Ты знаешь, кто он. Только не говори, что бабушка не рассказывала тебе.
– Она рассказывала мне, все правильно. А ты веришь в него?
– Верить в него, куколка? Ведь он чуть не напал на меня. Я чудом не стала одной из его жертв, так же как моя мать, тетя Гиффорд и все те бедные умершие женщины из семьи Мэйфейр. Разумеется, я верю в него, почему он…
Она поймала себя на том, что указывает на сад, в направлении дерева. Нет, не следует говорить ей об этом, она поклялась Майклу никогда не рассказывать никому о похороненных там и о той другой, невинной Эмалет, которая должна была умереть, хотя никогда ничего дурного никому не сделала.
«Не ты, Морриган, ты не беспокойся, моя девочка, моя малышка!»
– Долгая история, нет времени на нее, – сказала Мона.
– Я знаю о Лэшере, – сказала Мэри-Джейн. – Знаю, что случилось. Бабушка рассказала мне. Другие не говорили прямо, что он убивал женщин. Они только сказали, что бабушка и я должны уехать в Новый Орлеан и оставаться там с кем-нибудь из родственников. Мы не послушались, но с нами ничего не случилось! Ну а ты знаешь? Мона пожала плечами и покачала головой.
– Это могло стать ужасной ошибкой, – сказала она. «Сметанный соус удивительно хорош с рисом… Почему вся эта пища белая, Морриган?
«Деревья были усыпаны яблоками, и у них была белая мякоть, и клубни, и корни, которые мы выкапывали из земли, были белыми, и это был рай». Ох, но взгляни на звезды. Был ли когда-то безупречный мир по-настоящему безупречным или каждый день возникали все новые ужасные угрозы природы и все разрушалось так, как разрушено теперь? Если ты живешь в страхе, какое значение имеет все это…»
– В чем дело, Мона? – спросила Мэри-Джейн. – Эй, перестань расстраиваться из-за этого!
– Да нет, ничего, все в порядке, – покачала головой Мона. – Я только что увидела мимолетный сон; он промелькнул передо мной как вспышка, там, в саду. У меня был потрясающий разговор с кем-то. Знаешь, Мэри-Джейн, люди должны получать воспитание, чтобы они могли понимать друг друга. Тебе ясно, что я имею в виду? Вот посмотри, прямо сейчас ты и я – мы обе – обучаем друг друга взаимопониманию. Ты улавливаешь мою мысль?
