Седовласые мужчины были энергичными, решительными, влюбчивыми, ненасытными и всегда с удовольствием предсказывали будущее. А беловолосая женщина отличалась хрупким сложением и причиной тому послужило рождение детей.
Ужасно вспоминать об этом столь ясно и отчетливо, словно все происходило только вчера. А что, если существовал еще какой-то магический секрет, связанный с белыми волосами? Возможно, именно он заставлял Эша помнить все с самого начала? Нет, дело не в тайне, а в том, что на протяжении многих лет, даже приблизительно не предполагая, какой срок на земле ему отпущен, Эш воображал, что встретит смерть с распростертыми объятиями, но с некоторых пор подобные мысли покинули его навсегда.
Лимузин пересек реку и устремился к аэропорту. Большая, мощная машина уверенно мчалась по скользкому асфальту и стойко противостояла порывам пронзительного ветра.
Воспоминания продолжали беспорядочно тесниться в голове. Он был стар, когда всадники заполонили долину. Он был стар, когда римляне стояли на укреплениях стены Антонина. [3] Он был стар, когда из двери кельи святого Колумбы[4] смотрел на высокие скалы Айоны.[5]
Войны… Почему они никогда не стираются из его памяти? Почему воспоминания о них, по-прежнему яркие и четкие, вечно соседствуют с милыми сердцу воспоминаниями о тех, кого он любил, о праздниках и танцах в долине, о чудесной музыке? Всадники скачут по пастбищам, темная масса распространяется на глазах, словно чернила растекаются по мирному пейзажу, запечатленному на полотне, а чуть позже слышится грозный рев и становится отчетливо виден пар, нескончаемыми облаками поднимающийся над крупами лошадей.
Эш вздрогнул и очнулся от грез.
Звонил маленький телефон.
Быстро схватив трубку, он резким движением снял ее с черного крючка.
– Мистер Эш?
– Да, Реммик.
– Я решил, что вам будет приятно услышать новости. Служащие «Клариджа» хорошо знают вашего друга Сэмюэля. Для него подготовили номер на втором этаже, угловой, с камином, который он всегда занимает. Они ожидают вас. Кстати, мистер Эш, они не знают его фамилии. Кажется, он ею не пользуется.
– Благодарю, Реммик. Помолись за меня. Погода неустойчивая и, как мне кажется, сулит намбольшие неприятности.
Прежде чем Реммик успел открыть рот, чтобы в который раз повторить свои обычные предостережения, Эш повесил трубку. «Не следовало говорить такие вещи», – подумал он.
Поистине удивительно, что Сэмюэля знают в «Кларидже»! Неужели там уже свыклись с его внешним видом? В последний раз, когда они встречались, рыжие волосы Сэмюэля беспорядочно висели спутанными прядями, а усеянное пигментными пятнами лицо было настолько изрезано глубокими морщинами, что глаза практически скрывались в их складках и лишь изредка вспыхивали подобно осколкам янтаря, отражая внешний свет. В те дни Сэмюэль, одетый в какие-то лохмотья, с заткнутым за пояс пистолетом, походил на самого настоящего разбойника, и окружающие в панике шарахались от него.
– Я не могу здесь оставаться, – жаловался Сэмюэль. – Все боятся меня. Ты только погляди на них! Нынешние люди еще более трусливы, чем те, что жили в прежние времена.
И что же? В «Кларидже» перестали его бояться? Или теперь костюмы для него шьют на Сэвил-роу,[6] а грязные ботинки не изношены до дыр? А быть может, он отказался от привычки повсюду таскать с собой пистолет?
Машина остановилась, и Эшу пришлось сделать немалое усилие, чтобы открыть дверь. Шофер бросился на помощь, но ветер буквально сбивал его с ног.
Стремительно летящие к земле белые хлопья были потрясающе чистыми и красивыми. Эш вышел из машины, разминая затекшие ноги, и поднял ладонь к лицу, чтобы защитить глаза от влажных снежинок.
– На самом деле все не так уж плохо, сэр, – сказал Джейкоб. – Мы сможем выбраться отсюда примерно через час. А вам, сэр, позвольте заметить, лучше без промедления подняться на борт.
– Да. Благодарю вас, Джейкоб. – Эш остановился. Темное пальто мгновенно превратилось в белое. Чувствуя, как снег тает на волосах, Эш полез в карман и нащупал там игрушку маленькую лошадку- качалку.
– Это для вашего сына, Джейкоб, – сказал он. – Я ему обещал.
– Мистер Эш, как вы можете помнить о подобных вещах в такую ночь?
– Вздор, Джейкоб. Уверен, ваш сынишка не забыл о моем обещании.
Сама по себе игрушка ровным счетом ничего не стоила – так, мелкая поделка из дерева. Ему хотелось сейчас подарить что-нибудь бесконечно более интересное и ценное. Надо записать для памяти: «Хороший подарок для сына Джейкоба».
Эш быстро шел широким шагом, и водитель никак не мог приноровиться, чтобы идти с ним в ногу. Впрочем, какая разница – хозяин так высок, что зонт над ним держать невозможно. Это был не более чем жест уважения: сопровождать его, держа наготове зонт. Надо сказать, что желания им воспользоваться у Эша до сих пор не возникало.
Он поднялся на борт и вошел в небольшой теплый и уютный салон реактивного самолета, летать на котором всегда боялся.
– У меня есть записи вашей любимой музыки, мистер Эш.
Он знал эту молодую женщину. Как же ее зовут? Одна из лучших ночных секретарей, она сопровождала его в последнем путешествии в Бразилию и действительно стоила того, чтобы запомнить ее имя. Как неловко! Оно должно бы вертеться у него на языке…
– Иви, если не ошибаюсь? – слегка наморщив лоб, спросил он с улыбкой, словно заранее извиняясь за ошибку.
– Нет, сэр, Лесли, – мгновенно прощая его, отозвалась женщина.
Будь она куклой, то непременно сделанной из бисквита, с чуть подкрашенными нежно-розовыми щечками и губками и с маленькими, но темными, глубоко посаженными глазами.
Застенчиво глядя на Эша, Лесли застыла в ожидании.
Как только он занял специально для него изготовленное громадное кожаное кресло, она вложила ему в руку отпечатанную программу. Бетховен, Брамс, Шостакович… Любимые композиторы. Был там и недавно заказанный им Реквием Верди. Нет, он не станет слушать эту музыку сейчас. Стоит погрузиться в мрачные аккорды и печальные голоса – воспоминания пропадут.
Стараясь не обращать внимания на зимний пейзаж за стеклом иллюминатора, Эш оперся зонтиком о подголовник кресла и мысленно приказал себе спать, хотя отлично понимал, что заснуть не сможет, а будет снова и снова вспоминать Сэмюэля и размышлять над тем, что от него услышал, до тех пор пока они не встретятся вновь. Он явственно ощутит запах, витавший в Обители Таламаски; перед его внутренним взором возникнут лица ученых, всем своим обликом больше похожих на монахов, и рука человека, сжимающая в пальцах птичье перо и старательно выводящая им крупные буквы с затейливыми завитками: «Аноним. Легенды затерянной земли. О Стонхендже».
– Предпочитаете полную тишину, сэр? – спросила Лесли.
– Нет. Пожалуй, Шостакович… Пятая симфония. Она заставляет меня плакать, но пусть это вас не беспокоит. Знаете ли, я голоден и, пожалуй, не отказался бы от сыра и молока.
– Да, сэр, мы все подготовили…
Лесли принялась перечислять разнообразные сорта сыра, которые специально для него заказывали во Франции, Италии и бог знает где еще.
Он молча кивал, соглашаясь, ожидая, когда из динамиков электронной акустической системы хлынет музыка – божественно пронзительная, всепоглощающая, она вытеснит из головы все мысли о снеге снаружи, о том, что вскоре самолет окажется над громадным океаном, о том, что впереди ждут берега Англии, зеленая долина, Доннелейт…
И глубокая печаль…
Глава 2
