Шаронов хищно оскалился.
– Эмоциональный ответ? Это смотря какой у тебя… Эмоциональный вопрос! Ты хотел научить рыжих преданно смотреть на человека? Ловить каждый жест? Показывать, как они хозяина обожают? Но… Опять ты херней маешься! Некоторых хлебом не корми, дай изуродовать животное.
Ведь кошка задает совершенно особый тип общения! Да, на любителя. Но зачем ее, бедную, портить? Особачивать…
– Посмотришь техзадание, увидишь, чего от меня требуют. Родишь наводку на решение – бутылку поставлю вкусную, – пообещал Павлов. – «Курвуазье». Все равно я его не люблю. Ну! Ты же голова!
– Да я про кошек знаю только как их жрать! Если на серьезном-то уровне.
– И нормально!
– Чего нормально? Я же предвзятый! Забыл? Говорил сто раз – у тебя сам подход неправильный! Ты всю нагрузку даешь на чип. Возишься с ним, будто он голову заменить может. Так он и заменяет ее в итоге! Вот и получаются… Биороботы. Пуфики с лапками!
– И пожалуйста! Вдруг прошла системная ошибка, которой я не заметил. Потому что тоже – предвзятый. Ну поразмысли, чего тебе стоит?
– М-да-а… – Шаронов неприятно скривился, изображая лицом сочувствие. – Я, конечно, не против… В принципе, можно и ребят моих… Но… Ведь рыжая серия уже по-любому мясо! Шеф от нее отказался. Она, говорят, вообще была непрофильная. Спецзаказ какой-то.
– И про это ты знаешь… В институте хоть что-то проходит мимо тебя?
– То, что меня не интересует. Так я спрашиваю – зачем возиться с порченой серией, которую тебе не дадут перезапустить? А?.. Смысл?..
– А вдруг дадут? Если будет решение, наметится выход, я же стану биться. Просить, доказывать…
– Ты когда в последний раз бился, уважаемый коллега? – фыркнул Шаронов. – В конвульсиях ты бился! Когда твоих разведчиков прикрыли. Я же помню. Нажрался и вопил, как мир несправедлив. А потом на бюрократию пошел в атаку клином. То есть свиньей. Унитаз расколотил, сукин кот. Не помнишь?
– Знаешь, что… – начал было Павлов и осекся. Они уже подошли к дальней стене вивария. И остановились напротив десятой клетки. Пустой.
Ну, не совсем пустой. Кормушка там, например, была. И вообще, когда в клетке живут, это заметно. Хоть она и чисто прибрана, все равно – чувствуется.
Дверь клетки оказалась самую малость приоткрыта.
– Прости, но ты никогда не умел возражать начальству, – брюзжал Шаронов, накручивая себе цену. – От этого все твои беды. Вот, «кошкин дом» опять поимели. Выбрали, потому что здесь рулит Павлов, весь из себя правильный, надежный, к экспериментам не склонный. И поимели! Грубо и неконструктивно…
Павлов глядел вверх, под потолок. Там было широкое окно. По последнему осеннему теплу – распахнутое настежь. Забранное снаружи решеткой из арматурного прутка.
– Чего ты добиваешься? – Павлов развернулся к Шаронову всем корпусом, стараясь заслонить от случайного взгляда десятую клетку. – Развел тут, понимаешь, шоковую терапию. Да, я иногда веду себя как рохля. Да, я использую в работе проверенные, но, возможно, шаблонные ходы. Ну? Съел, уважаемый коллега? Мало тебе коньяка? Тогда по старой дружбе выручи. А не хочешь помочь – до свидания.
– Когти втяни, уважаемый коллега, – посоветовал Шаронов нарочито спокойно, Павлову в унисон. – И хвостом не бей. Этому разговору – который мы сейчас – уже сколько? Десятый год, я так думаю. И толку? Ты меня не слушал никогда и теперь слушать не будешь. Хотя напрасно. Ведь ты опять в своем любимом тупике. Где толкутся все биотехи скопом. Направление у вас такое. Называется загнивающий классицизм.
– Ну и пошел тогда, – сказал Павлов. – Авангардист, понимаешь, биомех продвинутый. Двигай из нашего уютного тупичка.
– Легко! – безмятежно согласился Шаронов, поворачиваясь к коллеге спиной и бодро направляясь к выходу.
– Скажу охране, чтобы тебя больше не пускали, – пообещал Павлов.
– Сам не приду! – бросил Шаронов через плечо. – Что я забыл на производстве роботов? К тому же в твоем цеху дышать нечем. Даже возле пустой клетки! И при раскрытых окнах!
Инстинктивно Павлов схватился за сердце. Оно вроде не разрывалось еще, хотя и билось куда быстрее обычного.
– Гы-ы-ы! – ненатурально рассмеялся он. – На что ты намекаешь? Чего подумал, чучело? Да у меня последняя клетка резервная!
– Как скажете, уважаемый коллега! – отозвался Шаронов издали. – Честно говоря, мне по фиг. Я волком бы выгрыз бюрократизм! Гррррр!
Услышав профессиональный шароновский рык, некоторые рыжики заметно встрепенулись, а Борис даже подался к решетке.
– Эмоциональный! – провозгласил Шаронов. – Ответ!
Павлов, тяжело волоча обе ноги, шел вдоль клеток к выходу. Шаронов весело бросил дежурному: «Почему у котов скрипят шестеренки, а яйца не блестят?! Непорядок!» – и исчез за дверью. Лаборант настороженно таращился на приближающегося завлаба. Он понимал – случилось нечто из ряда вон. Только пока не мог сообразить: что именно, насколько оно вон и сильно ли за это врежут.
– Ты когда обход делал? – сквозь зубы процедил Павлов.
– По графику, час назад, – осторожно сказал лаборант. – Вот, сейчас опять пойду. И все было нормально, я же следил…
– Стремянку из подсобки, быстро! – скомандовал Павлов, буквально выпихнул дежурного из-за стола, упал в кресло и схватился за телефон. И сразу положил трубку.
На подоконнике были следы когтей. Вероятно, «десятка» подтянулась и головой отжала нижний край решетки. Там сверху петли, внизу замок.
Крепеж от старости разболтался, штыри могли выскочить. Другого варианта побега Павлов не видел.
Значит, около часа «десятка» ходит, где вздумается, гуляет сама по себе. А она барышня весьма инициативная. Трехцветка, брак внутри бракованной серии. Но именно с ней постоянно возился сам Павлов. Разговаривал, играл. Просто так, для удовольствия. Нравилась она ему – прямо домой бы забрал. «Десятая», Катька, была единственной из рыжиков, кто выдавал нормальный комплекс оживления на хозяина. С ней возникала иллюзия полноценного общения. Увы, это ничего не значило – некондиция, она и есть некондиция. Тем более, Павлов целенаправленно выжимал из «десятки» эмоции, всячески ее поощрял их проявлять.
Допоощрялся.
Чудесный был котеночек, такой игривый и любопытый! Впрочем, рыжики все до единого котятами оказались недурны и этим ввели Павлова в заблуждение. Увы, когда серию форсированно догнали до состояния взрослых – кошки медленно потухли. Задуманные домашними, стали как боевые, но заторможенные. Разрешите представить – изделие «Клинок», ухудшенная версия. Убитая, трам-тарарам. Глаза бы не смотрели.
Только Катька со своим неправильным дизайном и криво сидящим чипом выросла похожей на живое существо. И вот – проявила живость!
Попробует уйти за периметр? Наверняка.
Поймать бы ту паскудную ворону, тоже шибко живую, и заставить «десятку» сожрать ее. Чтобы неделю потом тошнило! Хотя это жестоко…
Павлов снова взял трубку и покрутил ее в руках. Шаронов не стуканет, порода не та. Но вот кто из своих донесет? С кем идти на поиски? Кто вообще справится – начнем с этого. Разглядеть трехцветную кошку, пусть и размером с сенбернара, в осеннем лесу – немногим легче, чем черную в темной комнате. Прятаться и красться она, зараза, умеет лучше некуда, это у нее в крови.
Или честно поступить по инструкции? Вызвонить охрану и попросить, чтобы по громкой связи передали на территорию код блокировки? И опять-таки выходить искать, пока Катька, дура, не сдохла, обездвиженная. Позор на весь институт. Да, но если кошка догадается махнуть через периметр с высокого
