среди детей посетителей между койками дифтеритных больных. Только в одном отношении доктор был силен. Дровосеки и мелкие торговцы, путешествовавшие по стране, довольно часто подвергались нападениям тигров, и в трудных случаях доктор, отвергая путешествовавшие по стране, довольно часто подвергались нападениям тигров, и в трудных случаях доктор, отвергая всю английскую фармакопею, прибегал к известным простым средствам, применявшимся в деревнях, и творил чудеса. Как бы то ни было, необходимо было дать ему понять, что в настоящее время управлять лечебницей будет только один человек, что его приказания должны выполняться беспрекословно. Имя этого человека — мисс Кэт Шерифф.
Доктор, поразмыслив, что она лечит женщин при дворе, не выразил протеста. Он пережил уже много реформ и реорганизаций и знал, что его инертность и гибкий язык помогут ему пережить еще много таких периодов. Он поклонился и согласился, предоставив Кэт осыпать его упреками и отвечая на все ее вопросы заявлением:
— Эта больница получает от государства только по сто пятьдесят рупий в месяц. Как можно доставать лекарства из Калькутты на эти деньги?
— Я заплачу за этот заказ, — сказала Кэт, делая список нужных лекарств и аппаратов на письменном столе в ванной комнате, выполнявшей роль канцелярии, — и я заплачу за все, что сочту необходимым.
— Заказ официально пойдет через меня? — спросил Дунпат Рай, склонив голову набок.
Кэт согласилась, не желая ставить ненужные препятствия. Не время, когда в комнате наверху лежат без присмотра, без помощи несчастные существа, не время ссориться из-за комиссии.
— Да, — решительно проговорила она, — конечно.
А доктор, когда увидел размер и содержание списка, почувствовал, что может многое выгадать от этого дела.
Через три часа Кэт уехала, изнемогая от усталости, голода и сильной душевной боли.
XI
Кто говорит с государем,
отдает в его руки свою жизнь.
Тарвин нашел магараджу, еще не успевшего принять свою утреннюю порцию опиума, в полном упадке. Человек из Топаза зорко смотрел на него, весь погруженный в мысли о поставленной себе цели.
Первые же слова магараджи помогли ему в этом намерении.
— Зачем вы приехали сюда? — спросил магараджа.
— В Ратор? — осведомился Тарвин с улыбкой, охватывавшей весь горизонт.
— Да, в Ратор, — проворчал магараджа. — Агент-сахиб говорит, что вы не принадлежите ни к какому правительству и приехали сюда, только чтобы все высмотреть и написать небылицы. Зачем вы приехали?
— Я приехал, чтобы исследовать вашу реку. В ней есть золото, — твердо проговорил Тарвин.
Раджа коротко ответил ему.
— Ступайте и говорите с правительством, — угрюмо сказал он.
— Я думаю, река ваша, — весело возразил Тарвин.
— Моя? Ничего моего нет в государстве. Приказчики лавочников дни и ночи стоят у моих ворот. Агент-сахиб не позволяет мне собирать податей, как делали мои предки. У меня нет армии.
— Это совершенно верно, — согласился шепотом Тарвин, — в одно прекрасное утро я убегу вместе с ней.
— А если бы и была, — продолжал магараджа, — мне не с кем сражаться.
Разговор шел на вымощенном дворе, как раз у крыла дворца, занимаемого Ситабхаи. Магараджа сидел на сломанном виндзорском стуле; конюхи выводили перед ним лошадей, оседланных и взнузданных, в надежде, что его величество выберет какую-нибудь для верховой езды. Затхлый, болезненный воздух дворца проникал через мраморные плиты, нездоровый это был воздух.
Тарвин, остановившийся во дворе, не сходя с лошади, перекинул правую ногу через луку и молчал. Он увидел, как действует опиум на магараджу. Подошел слуга с маленькой медной чашей, наполненной опиумом и водой. Магараджа с гримасами проглотил напиток, смахнул последние темные капли с усов и бороды и опрокинулся на спинку стула, уставясь вперед бессмысленным взглядом. Через несколько минут он вскочил и выпрямился, улыбаясь.
— Вы здесь, сахиб? — сказал он. — Вы здесь, не то мне не хотелось бы смеяться. Поедете вы верхом сегодня?
— Я к вашим услугам.
— Тогда мы выведем фоклольского жеребца. Он сбросит вас.
— Отлично, — развязно сказал Тарвин.
— А я поеду на моей кобыле. Уедем прежде, чем явится агент-сахиб, — сказал магараджа.
Конюхи отправились седлать лошадей, а за двором послышался звук трубы и шум колес.
Магарадж Кунвар сбежал с лестницы и подбежал к своему отцу, магарадже, который посадил его на колени и приласкал.
— Что привело тебя сюда, Лальджи? — спросил магараджа.
Лальджи — любимый — было имя, под которым мальчик был известен во дворце.
— Я пришел посмотреть на ученье моего караула. Отец, из государственного арсенала мне выдают плохую сбрую для моих солдат. Седло Джейсинга подвязано веревкой, а Джейсинг — лучший из моих солдат. К тому же он рассказывает мне славные истории, — сказал магарадж Кунвар на местном языке, дружески кивая Тарвину.
— Ага! Ты такой же, как и все, — сказал магараджа. — Постоянно новые требования. Что нужно теперь?
Ребенок сложил свои маленькие ручки и бесстрашно ухватился за чудовищную бороду отца, зачесанную, по обычаю жителей Раджпутаны, за уши.
— Только десять новых седел! Они в больших комнатах, там, где седла, — сказал ребенок. — Я видел их. Но конюший сказал, что я прежде должен спросить государя.
Лицо магараджи потемнело, и он произнес страшное ругательство, призывая своих богов.
— Государь — раб и слуга, — проворчал он, — слуга агента-сахиба и этого толкующего о женщинах английского раджи, но, клянусь Индуром, сын государя все же сын государя! Какое право имел Сарун-Синг не исполнить твоего желания, сын мой?
— Я сказал ему, — заметил магарадж Кунвар, — что мой отец будет недоволен. Но больше я ничего не сказал, потому что мне нездоровилось и, ты знаешь, — головка мальчика опустилась под тюрбаном, — я только ребенок. Можно мне взять седла?
Тарвин, не понимавший ни слова из их разговора, спокойно сидел на пони, улыбаясь своему другу магарадже. Свидание началось в мертвой тиши рассвета, в такой тиши, что Тарвин ясно слышал воркованье голубей на башне, возвышавшейся на сто пятьдесят футов над его головой. А теперь все четыре стороны двора вокруг него ожили, проснулись, насторожились. Он слышал затаенное дыхание, шуршанье драпировок и еле заметный скрип открываемых изнутри ставней. Тяжелый запах мускуса и жасмина донесся до его ноздрей и наполнил беспокойством его душу: не поворачивая ни головы, ни глаз, он знал, что Ситабхаи и ее приближенные наблюдают за тем, что происходит во дворе. Но ни магараджа, ни сын его не обращали на это ни малейшего внимания. Магарадж Кунвар был сильно заинтересован своими английскими уроками, которые он учил, стоя у колена миссис Эстес. И магараджа был заинтересован не менее его. Чтобы Тарвин понял его, мальчик снова стал говорить по-английски, но очень медленно и отчетливо ради отца.
