Было произнесено около сорока спичей, и ни одного посредственного или банального. Меня впервые представили Американскому орлу, клекочущему от избытка силы. Героизм, проявленный лейтенантом, послужил отправной точкой, от которой и пошли и поехали эти распоясавшиеся велеречивые личности. В поисках тропов и метафор они ободрали облака заката, громы и молнии небесные, глубины Ада, великолепие Воскресения, обрушив все это на головы приглашенных. Как я узнал, никогда еще утренние звезды не пели так радостно, изумленный мир никогда еще не присутствовал при таком проявлении сверхчеловеческого мужества, какое было продемонстрировано военными моряками Америки во время циклона у берегов Самоа. Это богоравное мужество не будет предано забвению до тех пор, пока земля не сгниет в фосфоресцирующей звездно-полосатой слизи разложения Вселенной. Сожалею, что не могу привести всего сказанного дословно. Моя попытка воспроизвести хотя бы дух высказываний выглядит жалкой и бесцветной. Я сидел, подавленный сверкающей Ниагарой — каскадом болтовни. Это было великолепно, это было изумительно. Я испытывал гадкое желание закрыть лицо салфеткой и рассмеяться. Затем в соответствии с правилами они вытащили на свет божий своих мертвых, проволокли по белоснежным скатертям трупы падших в Гражданской войне и бросили вызов «нашему исконному врагу (Англии, если вам будет угодно) со всеми его крепостями, разбросанными по земному шару», после чего снова подвергли славословию свою нацию (с самого начала, на тот случай если они упустили что-нибудь раньше), и мне стало неловко за них. Возможно ли, чтобы белый человек, саиб нашей крови, мог вот так запросто встать и расточать похвалу собственной стране? Он волен мыслить так высоко, как ему вздумается, но это неистовое славословие, во весь рот, поразило меня нескромностью. Мои хозяева говорили добрых три часа и, казалось, были готовы продолжать еще столько же. Однако когда на ноги поднялся сам лейтенант — этакий верзила, этакий храбрый и великодушный гигант, то он закатил речь, которая стала гвоздем вечера. Я запомнил ее почти целиком.
Говорилось примерно следующее: «Джентльмены, весьма любезно с вашей стороны устроить в мою честь обед и сказать в мой адрес все эти комплименты, но вот что хотелось бы… чтобы вы уяснили… дело в том… мы хотим, то есть нам следует немедленно обзавестись военным флотом… побольше кораблей… очень много кораблей».
И тут мы закричали так громко, что, казалось, крыша поднялась над нашими головами, и я тут же, не сходя с места, влюбился в Карлина. О Аллах! Это был настоящий мужчина.
Принц среди купцов попросил меня не придавать значения воинственному настроению некоторых престарелых генералов. «Ракеты запускают ради помпы, — молвил он. — Стоит нам подняться на задние лапы, как мы тут же желаем разбить наголову Англию. Дело семейное».
Действительно, когда задумываешься над этим, для американского оратора нет иной страны для попрания.
У Франции есть Германия, у нас — Россия. Для Италии создана Австрия. Самый кроткий из патанов приобретает врага по наследству.
Только Америка не принимает участия в сваре и оттого (чтобы не отстать от моды) представляет свою прародину в виде мешка с песком. Человек, который прошелся насчет «цепи крепостей» (удивительный говорун), объяснил мне после обеда, что был вынужден выпустить пар. Все, мол, ждали этих слов. Когда спели «Звездно-полосатое знамя» (по меньшей мере раз восемь), все разошлись. Америка — очень большая страна, но еще не превратилась в отделанный плюшем небесный рай с электричеством, как были склонны думать ораторы. Мои мысли обратились на политиканов из салунов, которые не тратили времени на пустые разговоры о свободе, а спокойно навязывали свою волю гражданам. «Судья велик, но одари писца», — гласит поговорка.
Что еще остается сказать? Не удается писать связно, потому что я влюблен во всех упомянутых девушек, как, впрочем, и в других, которые не фигурируют в накладной. Девушка с пишущей машинкой — общественный институт, на котором зарабатывают капитал юмористические издания, поскольку это безопасно. Обычно она вместе с подругой снимает комнату в деловом квартале и за шесть аннов копирует страницу рукописи. Только женщина может управляться с пишущей машинкой, потому что перед этим практикуется на швейной. Она умудряется зарабатывать до ста долларов в месяц и открыто признает такую форму заработка совершенно естественной, то есть своей судьбой. Но как она ненавидит все это в глубине души! Когда я оправился от изумления по поводу делового сотрудничества с молодой женщиной холодной, чиновничьей наружности, занявшей оборону за парой очков в золотой оправе, то принялся расспрашивать о прелестях такой независимости.
Им это нравилось, несомненно, нравилось. Это естественно, это судьба почти всех девушек Америки (обычай, признаваемый всеми), и я был бы варваром, если бы не сумел разглядеть это в правильном свете.
— Хорошо, а что потом? — спросил я. — Что дальше?
— Мы работаем ради куска хлеба.
— На что вы надеетесь?
— Все на то же — работать ради куска хлеба.
— До самой смерти?
— Д-да… если только…
— Если что? И мужчина работает до самой смерти.
— Так же и мы. — Это было сказано без особого энтузиазма. — Я думаю… — Ее партнерша сдерзила:
— Иногда мы выходим замуж за наших работодателей — по крайней мере так пишут в газетах. — Ее рука молотила по десятку клавишей одновременно. — Ну и что из этого? Мне все равно. Как все надоело, надоело, и не смотрите на меня так.
Ее старшая подруга взглянула на бунтовщицу с осуждением.
— Я так и думал, — сказал я. — Полагаю, что американские девушки не отличаются по своим инстинктам от англичанок.
— Не Теофиль ли Готье говаривал, что вся разница между странами заключается только в жаргоне и мундирах полиции?
Что же, остается теперь во имя всех богов сразу сказать молоденькой леди (в Англии ее назвали Особой), которая самостоятельно зарабатывает себе на жизнь, конечно же, ненавидит свою работу и, словно из пращи, мечет вам в голову неуместные цитаты? То, что в нее непременно влюбляешься, но этого недостаточно. Необходимо учредить миссию.
Глава 25
Уводит в путь по земле Брета Гарта и далее, до Портленда, в сопровождении старины Калифорнии, объясняет, отчего, увидев, как живут другие люди, двое бродяг затосковали по дому
Я брел одиноко дорогою старой,
О, был кто печальней меня,
Когда я увидел, как юная пара
Шла мимо, смехом звеня?
У Сан-Франциско только один недостаток — с ним трудно расстаться. Подобно набожному Гансу Брайтману, я «ухожу из этого города у моря», сожалея о тех чудесных местах, которые покидаю. Я прощаюсь с учеными мужчинами и остроумными женщинами, «забегаловками», биржевыми конторами, где занимаются спекуляцией, покерными притонами, откуда с песнями и криками люди катятся к дьяволу под стук игральных костей в стаканчиках. Я с радостью остался бы, да боюсь, что, поистратившись, окажусь на улице, и тогда мне несдобровать. Внутренний голос подсказал мне: «Убирайся подобру-поздорову на север. Приударь-ка по Виктории и Ванкуверу, отдохни денек-дру-гой под сенью старого флага». И вот я направил свои стопы в Портленд, штат Орегон, что сулило полуторасуточное путешествие по железной дороге.
Мы тронулись в путь с весьма умеренной скоростью (миль двадцать пять в час, не более) по
