я туда ни ногой, сэр. Ни разу. Это явилось бы проявлением ереси с моей стороны. Самой настоящей ереси.
Когда я перегнулся через ограждение палубы, мне показалось, что звездочки в воде тряслись в приступе самого обыкновенного смеха. Но, может быть, то была рябь, поднятая пароходом.
Глава 27
Уводит из Ванкувера в Йеллоустонский Национальный парк
Кто даст нам хронику путей
Простых людей, ночей и дней
Средь козьих стад, в снегах, где худо,
И путников, пришедших ниоткуда?
Сегодня я почувствовал себя дезертиром. Сюда, в город Виктория, который находится в ста сорока милях от границы Соединенных Штатов, почта доставила мне вести из нашего Дома — страны грусти. Я отдыхал на берегу форелевого ручья и испытывал раскаяние за каждый глоток благодатного, чистого, как алмаз, воздуха. Мне писали, что нас поражают болезни. От Ревари до южных границ умирают хорошие люди. Пришло известие о кончине двух моих знакомых. Совсем недавно мы разделяли трапезу, шутили, и кажется несправедливым, что я нахожусь вдали от рабства и муштры нашей утомительной жизни. Ведь нет иной жизни, кроме той — в Индии. Американцы — это американцы, их миллионы; англичане — это англичане, но мы в Индии — это Мы, англоиндийцы, где бы ни находились. Мы разделяем тайны друг друга и скорбим об утрате собрата. Вправе ли я распинаться перед вами о безыскусном счастье просто быть в живых?
Новости отравили радость, мне сделалось стыдно. В корзине лежат семьдесят форелей, которых я выловил в ручье Гэррисон-Хот-Спрингс, но даже они не утешают меня. Эти рыбки подобны украденным яблокам, уличающим прогульщика. Готов расстаться с этой рыбой, с моей собственностью в лесах, со свежим воздухом, проститься с новыми друзьями, вернуться и снова впрячься в жесткую сбрую нашей привычной жизни и душными, пыльными вечерами снова толкаться у переполненных теннисных кортов, присутствовать на скучных обедах в клубе, когда женщины, все до единой, отправлены в горы, а четверо- пятеро выживших мужчин расспрашивают доктора про симптомы инкубационного периода оспы. Я страдал бы телом, но отдыхал душой. О блестящее, многострадальное мое общество, и вы, побратимы, — февральские новички, прибывшие с войсками, — и джентльмены, ожидающие расчета, берегите себя и свое здоровье! Больно узнавать о вашей смерти. Нас ведь так мало, и мы слишком близки друг другу.
Три года назад Ванкувер был уничтожен огнем за четверть часа. Сохранилось только одно здание. Сегодня население города насчитывает четырнадцать тысяч человек. Возводятся кирпичные постройки, которые потом облицовывают гранитом. Однако Ванкувер словно погружен в глубокий сон и этим отличается от любого американского города. Люди здесь не летают по улицам, изощряясь во лжи, и плевательницы в удивительно комфортабельных отелях стоят без дела. Тут бесплатные ванные комнаты, которые не запираются на замок. Если хотите принять ванну, совсем не обязательно рыскать в поисках служителя. Во всем этом и заключается неполноценность Ванкувера. Какой-то американец обратил внимание на отсутствие суеты на улицах и сильно встревожился, когда я громким, отчетливым голосом поблагодарил за это Господа Бога. «Мне подавай гранит, тесаный гранит и тишину, — молвил я. — Оставьте себе ваши вывески и суматоху».
Вокзал Канадской Тихоокеанской железной дороги — не слишком внушительное здание. Тем не менее там могут высадить пассажира чуть ли не из окна вагона на палубу лайнера, который через четырнадцать суток доставит его в Иокогаму. Когда я прибыл, «Парсия» водоизмещением, скажем, в пять тысяч тонн ожидала пассажиров у причала, и мне было приятно взглянуть на бывшего «Кьюнарда»[349]. Ванкувер располагает почти совершенной гаванью, если не считать течений (о них не стоит много говорить, хотя они несколько затрудняют там плавание парусников). Город раскинулся вокруг гавани, он тяготеет к ней и, несмотря на свою молодость, имеет более благоустроенные улицы, чем любой город американского Запада. Кроме того, кое-где развевается «старый» флаг, и это радует сердце. В городе полно англичан, которые чисто говорят по-английски, не сквернословят и никуда не торопятся, когда проводят время за стаканчиком. Это и прочее, о чем я понаслышался здесь, как, например, превосходные мастерские и многое другое, что собираются построить для Канадской Тихоокеанской железной дороги, убедили меня вложить средства в недвижимость.
Мной занимался восхитительный английский юноша. Он пытался поступить на службу в армию, но потерпел неудачу, а затем каким-то образом угодил в контору по продаже недвижимости и начал преуспевать. Я не стал бы покупать что-либо у американца — тот сильно преувеличил бы значимость сделки, пытаясь доказать, что я становлюсь обладателем Эдема. Англичанин же сказал очень просто: «Даю вам честное слово, участок не находится на вершине горы или под водой. Город действительно скоро будет развиваться в ту сторону. Советую вам купить его». И я согласился с такой же легкостью, с какой покупал пачку табаку. Et voici[350] я стал владельцем четырехсот высоченных сосен, нескольких тысячетонных гранитных глыб у подножия этих сосен и горстки земли. Таков городской участок в Ванкувере. Вы или ваш агент придерживаете его до тех пор, пока не поднимутся цены, затем продаете и покупаете еще больше земли подальше от города, и все повторяется снова. Правда, мне не совсем понятно, как таким образом растут города, однако англичанин сказал, что в этом суть «игры» и все будет в порядке. Но все же хотелось бы, чтобы на моем участке оказалось поменьше сосен и еще меньше гранита.
Подгоняемый любопытством и страстью к форели, я проехал семьдесят миль по Канадской Тихоокеанской в одном из трансконтинентальных вагонов, которые чище и вентилируются лучше, чем пульманы. Путешественника, пересекающего Канаду, возможно, ждет разочарование. И дело не в пейзажах, а в развитии страны. Так мне объяснили политические деятели из Англии. Но, пожалуй, они все-таки зашли слишком далеко, когда заявили, что Восточная Канада — это вообще «провал» и отсутствие прибылей. Они жаловались на то обстоятельство, что страна топчется на месте и целые графства (они называли их провинциями) находятся под влиянием римско-католических священников, которые заботятся лишь о том, чтобы люди не перегружали себя земными заботами в ущерб спасению душ. Меня же особенно интересовала сама дорога (по-настоящему современная железная дорога), которая в один прекрасный день займется переброской войск на Восток, когда наши силы на Суэцком канале временно ослабнут.
В чем нуждается Ванкувер — так это в добротном земляном укреплении на вершине горы (вокруг множество гор, и есть что выбрать), батарее тяжелых орудий и парочке пехотных полков, а позднее — в хорошем арсенале. Незрелость Америки заставит ее думать, что подобные приготовления устраиваются для ее пользы, но Америку можно просветить на этот счет. Не оставлять же без прикрытия конечный пункт железной дороги…
Когда я перебрался на пароходе через пролив в нашу военно-мор-скую базу на острове Ванкувер, то нашел в этом спокойном, типично английском городке с красивыми улицами целую колонию стариков, которые не занимались ничем, кроме рыбной ловли и болтовни в своем клубе. Это значит, что отставники едут в Викторию. С пенсией в тысячу фунтов в год человек чувствует себя в тех краях миллионером, а на четыре сотни можно жить вполне прилично. Именно там мне рассказали историю пожара в Ванкувере. В шесть часов вечера жители Нью-Уэстминстера (в двенадцати милях от Ванкувера) увидели зарево, но приняли его за лесной пожар; позднее по улицам стали летать обрывки обгоревшей бумаги, и тогда догадались, что случилось несчастье; а еще через час в городе появился верховой, который кричал во весь голос, что от Ванкувера не осталось и следа. Все было уничтожено пламенем за какие-то четверть часа. Два часа спустя мэр Нью-Уэст-минстера посредством голосования получил от муниципального совета девять тысяч фунтов — и поток спасательных фургонов с продовольствием и одеялами устремился туда, где когда- то стоял Ванкувер. Сначала считали, что погибло всего четырнадцать человек, но даже сейчас, при закладке новых фундаментов, откапывают обугленные скелеты.
