VIII
Так шли они вдвоем в тот час полуденный по наклонной главной улице предгорного Туюк-Джарского аила, шли после тяжкого разговора, так и не найдя согласия, два бывших одноклассника, даже ростом одинаковые и шириной плеч, шли в сторону бывшей колхозной конторы, взаимоприговоренные к одному и тому же исходу задуманного действа, — Арсен Саманчин, так и не поддавшийся вербовке, и Таштанафган, полагавший, что ему удалось принудить Арсена войти в их заговор.
Они бы еще продолжили тот роковой разговор, если бы не появился навстречу всадник рысью на коне. Оказалось, послал его шеф Бектур за Таштанафганом, чтобы тот прибыл в офис для получения задания. Всадник — его звали Орозкулом — спешился: неудобно было сидеть верхом на коне, когда такой человек, как Арсен Саманчин, к тому же племянник самого Бектургана Саманчина, шел пешком по улице. Теперь они шагали втроем, Арсен — между двумя ездовыми конями на поводу. И это было, как он потом убедился, точно повеление судьбы — идти ему в тот час по Туюк-Джарскому аилу пешком.
Шли спокойно, переговариваясь о том о сем, здороваясь с пешими и едущими на осликах земляками, многие аильчане выглядывали из дворов, окликали и здоровались с ними. Все-таки Арсен Саманчин был для них популярной личностью, многие гордились, что он туюк-джарский. Возле одного двора старушка, сидевшая у ворот, привстала, чтобы поздороваться. Они тоже приостановились, и в это время как по заказу появилась откуда-то ловкая молодая женщина с небольшим фотоаппаратом в руках. Она была стройная и обликом очень приятная — смугловатая, живо улыбающаяся, с сияющими глазами и, пожалуй, приезжая, если судить по прическе, по джинсам и приоткрытой спортивной кофточке.
— Здравствуйте. Ой, как хорошо, как красиво вы идете втроем! Наш Арсен-ага посередине, а по бокам вы с конями! Отличная тройка! Разрешите, я сфотографирую вас, получится классная фотография! Это я обещаю! Нет, вы не стойте, продолжайте шагать, я успею, забегу спереди! А вы знаете, у меня цифровой фотоаппарат!
— Откуда здесь цифровой? — подивился Арсен Саманчин. — Укмуш — здорово!
— Так я же челночница, а зовут меня Элес, я из соседнего Тюмен-аила, а здесь у меня сестра, приболела она. Так, так! Держитесь поплотней, а поводья держите покороче. Вот так, прекрасно! Я тоже иду в “Мерген”.
И пока она живо передвигалась, жестикулируя на ходу, ловя их в объектив, Арсен Саманчин почувствовал вдруг неожиданное облегчение, будто бы могла она прикасаться рукой на расстоянии и исцелять душу, освобождая ее от безысходного тяжкого груза переживаний, угнетавших его после разговора с Таштанафганом. Тогда-то и дошло до него вмиг, как важно для уверенного самочувствия, чтобы “мир был на месте”. И потому ему хотелось, чтобы она фотографировала еще и еще, и потому запомнил ее имя с первого раза — Элес, — связанное с понятием воспоминаний и впечатлений. Само это имя приносило разрядку своей яркостью и краткостью.
А Элес тем временем попросила их задержаться и стала показывать на экране фотоаппарата готовые изображения. “Смотрите, великолепно — тройка джигитов!” Все были довольны. Таштанафган заметил: “Вот вам современная техника!” А Арсен Саманчин назвал ее по имени:
— Спасибо, Элес! Давай сфотографируемся все вместе, только кто будет нашим фотографом?
— Ой, как здорово! Я очень хочу сняться с вами на память, — воскликнула она и, заметив проходящего мимо молодого парня, попросила: — Слушай, Балабаш, сфотографируй нас. Нажмешь вот на эту кнопку.
Тот охотно согласился. И тогда они встали перед объективом все вместе — Арсен и Элес в середке, а те двое по бокам с конями на поводу. Стоя бок о бок, Арсен сразу уловил гибкость и ласковость ее тела и успел теснее прижаться к Элес, а она не отклонилась, тоже прильнула на секунду. Когда паренек щелкнул фотоаппаратом, Арсен поспешно сказал:
— Спасибо, Балабаш, но давай еще разок, повтори. — И опять они слились в мгновении магнетизма…
Потом они разглядывали, что получилось. Элес очень довольна была:
— Ой, как хорошо вышло, Арсен-ага, как по заказу, никогда и не мечталось о таком!
Разглядывая изображение на экранчике, Арсен спросил:
— Как насчет фотографии, Элес, можно будет получить? Где?
— Конечно, Арсен-ага, постараюсь сделать на днях. Вы еще не уезжаете?
— Пока нет, мы тут “мерген-бизнесом” занимаемся.
— Я тоже буду эти дни здесь. В “Мергене” попросили фотографии сделать для фирмы и для гостей. И еще сам шеф дал задание, чтобы для гостей, когда они вернутся с гор после большой охоты, устроить аильные песнопения. Девушки будут петь. Из Тюмен-аила прибудет акын Баялы. И я хочу спеть одну песенку. Но я пою под гитару.
— Вот как? Значит, концерт будет? Получится — так послушаем и мы.
И они пошли дальше вместе. Арсен спросил между прочим:
— Элес, а ты что, профессиональный фотограф?
— Ой, нет, не совсем. Я бывшая библиотекарша. Училась когда-то в пединституте. У нас был свой автобус, на котором мы развозили по области нужные книги, автобус свой называли библиобус. Ну а потом все прекратилось. Библиобус приватизировали. Зарплата — сами понимаете. На пятнадцать долларов в месяц не проживешь, вот и пришлось другими делами заняться.
— Понятно, — пробормотал Арсен, а Таштанафган глянул на него очень многозначительно, безусловно, желая сказать: видишь, мол, как обстоят дела? Пятнадцать долларов люди получают, а тут двадцать миллионов грядет, а ты артачишься!
Орозкул уже уехал, Арсен Саманчин удивлялся, что Таштанафган не садится на коня, чтобы побыстрей приехать к шефу Бектуру. Но тот не спешил. Ну и пусть, думалось Арсену. Не хотелось вспоминать то, что произошло между ними совсем недавно, слова не находил тому. Если в колодец упадут двое, как они выберутся оттуда, если один вниз тянет, а другой — вверх?
Неужели Элес интуитивно почувствовала нечто и появилась вдруг, чтобы облегчить, сама того не ведая, страдания его — одинокого, отверженного, обреченного, оказавшегося в этой ситуации не по своей воле? Как было избавиться ему от назойливого преследования судьбы? “Прочь, подальше отсюда и не думать”, — в отчаянии убеждал он себя, пытаясь отрешиться от терзающих душу переживаний, и еще больше проникался прибывающей верой в то, что Элес, случайно оказавшаяся рядом и ничего не подозревающая, появилась, чтобы спасти его… По дороге она охотно рассказывала ему, что занимается оптовой челночной торговлей. Ездит на поезде от Аулиеаты до Саратова, потом самолетом — до Москвы, покупает там оптом разные ходовые товары за одну цену, привозит и продает торговцам за другую. Имеет десять—пятнадцать процентов выгоды, так и перебивается. Здоровье пока позволяет. И все, что она рассказывала ему, почему-то действовало на него успокаивающе. Почему и как, что с ним вдруг произошло, объяснить себе Арсен Саманчин не мог. Почему так влекло его к ней, к этой обаятельной, неожиданно встретившейся только что женщине? Он еще ее не знал, но увидел в ней обещание любви и защиту — защиту, дарованную в момент, когда ему было остро необходимо остаться самим собой, не потерять себя из-за страха и слабости. Сейчас ему хотелось, чтобы сели они в его “Ниву” и укатили в город — как раз к полуночи, глядь, и прибыли бы. А там огни, музыка… Но пока они шли по деревенской улице, и все встречало их добром — собаки выбегали, дымились летние трубы, хозяева выглядывали из дворов, приветливо здоровались… Единственное, что успел сказать ей Арсен, пока шли они к бывшей колхозной конторе, это чтобы она обращалась к нему на “ты”: разница в возрасте не такая уж большая, потому удобней, когда оба говорят друг другу “ты”. И еще успел спросить уже перед входом в офис, долго ли она пробудет здесь. Элес ответила:
— Я буду тебя ждать, Арсен, столько, сколько надо.
А он:
— Хорошо, что ты есть…
Народу в офисе и во дворе и на улице было полным-полно. Весь аил жил предстоящим событием —
