раньше, чем составил эликсир, многие из нас, ныне живущих, скорее всего, были бы уже в могиле. А если бы Николас добыл эликсир, люди, спасенные им от нищеты, тоже умерли бы, но по другим причинам.
Жеан долго рассказывал мне о великих мастерах, таких как Арнольдо де Виланова и Альберт Великий, об «Алхимических четках» — главном творении последнего. Упомянул он и о Папе Бонифации VIII, и о соборе Парижской Богоматери — настоящей каменной книге, содержащей все ключи к алхимическому Великому деланию. По его словам, в этом соборе-книге магические символы вытесаны из камня:
— Дабы в течение многих веков люди говорили о сотворенном нами, дабы дом сей сделался напоминанием и, возможно, школой для многих грядущих алхимиков, что будут жить после нас и до скончания веков.
— Я был в Нотр-Даме, но ничего подобного не заметил. Придется туда вернуться.
— Там есть детали, недвусмысленно указывающие на тайные материи. Взять, к примеру, статую епископа Марцелла, вонзающего посох в пасть крылатого дракона. Так вот, всякий алхимик скажет, что речь идет об уничтожении дракона Великого делания, а крылат он потому, что действительно улетучивается от прикосновения огня. Это изображение помещено на воротах Святой Анны. Большинство символов ты обнаружишь на большом центральном портике, например, женщину, чья голова в небесах, а ноги — на земле, она несет книги познания и лестницу мудрых. Во внутреннем углу одной из башен среди грифонов, драконов и прочих чудищ возникает рельефное изображение алхимика.
И тут мне вспомнилось, как десять лет назад я был в служебной командировке в Париже. Однажды вечером я бродил неподалеку от собора и увидел много скульптур. Уже тогда они привлекли мое внимание, но в тот момент я посчитал, что эти барельефы — просто украшение, играющее чисто эстетическую роль. Я догадался осмотреть повнимательней лишь горгулий и приобрел в сувенирной лавке пару их миниатюрных копий, которые теперь валялись вместе с другими безделушками, привезенными мной из поездок. Какая жалость!
— Жеан, я прочел уже много книг, но ничего не могу разобрать в них толком, ровным счетом ничего.
Жеан улыбнулся, встал, вытащил сумку с ручками и протянул мне. Внутри оказался ящик, запертый на защелку, которая легко открылась. Я вытащил из ящика тетрадь, обернутую темно-бордовой бумагой, и не успел понять, что это такое, как Жеан поспешил объяснить:
— Николас приготовил для тебя факсимильное издание «Книги еврея Авраама» со множеством пометок, выполненных его рукой. Никаких секретов, здесь есть все. Материалы и инструменты дожидаются тебя в лаборатории в Кинта-да-Регалейре. Там у тебя будет постель, еда и лаборатория. В садах по соседству ты найдешь нужные тебе природные компоненты, а все прочее, необходимое для работы, лежит в подвалах. Когда прибудешь на место, назовись собственным именем. Но потом ты ни с кем не должен общаться. Не спускайся в Бадагас, не заходи в синтрийские леса, сделайся невидимым для псевдоалхимиков, не открывай свой дом ни Рикардо Лансе, ни Адриао. Не заходи к своему другу Луишу Филипе Сарменту, это ты успеешь сделать после. Ты должен провести время в Синтре уединенно и плодотворно. Когда же процесс успешно завершится, пошли радостную весть своему другу Фернандо, только ему и следует доверять. Никаких звонков Виолете, забудь обо мне и о Николасе. Когда все закончится, возвращайся в Кордову, в этот дом. Располагайся здесь, устраивай лабораторию на верхнем этаже и жди приезда Виолеты.
— А что будет после? — с любопытством спросил я.
— С того момента ты посвятишь себя Великому деланию, примешься помогать бедным и исцелять недужных, не забывая при этом об осторожности.
— И сколько мне тут жить?
— Да сколько угодно; столько, сколько жизни отмерит тебе Господь. А потом ты сможешь стать Мастером Мудрости.
— Кем?
— Мастера Мудрости не живут среди нас, но некоторое время пребывают в нашем мире, исполняя конкретные поручения, помогая отдельным людям, нуждающимся в защите. Насколько я знаю, более полной формы бессмертия не существует. Но и для тебя наступит миг, когда ты станешь бессмертен духом, а чтобы обрести бессмертие плоти, тебе придется сделаться святым или кем-нибудь в этом роде. Так далеко я не заглядываю. Моисей, Дева Мария, сам Иисус — они были по-настоящему бессмертны. Когда достигаешь святости или божественности, приходит и абсолютное бессмертие, однако это слишком сложно и такой задачи перед тобой пока не стоит. А некоторым людям удалось изобрести иной вид бессмертия.
— Как, есть и иной вид?
— Конечно — виртуальное бессмертие.
— Такое меня не интересует.
— Полно, полно, не стоит недооценивать то, чего не знаешь. Бывают и более удивительные вещи.
— Но почему мы не стремимся к бессмертию плоти?
— К бессмертию плоти стремятся лишь атеисты, ведь они полагают, что плоть — единственное их достояние. Ты ведь веруешь в Бога?
— Думаю, да.
— Если ты даже не веришь в определенного бога или отправляешь иные религиозные культы, все равно: верить в Бога означает говорить с кем-то внутри себя, признавать, что у тебя есть душа и что ты можешь продлить свое существование до бесконечности.
— Да, в это я верю. Верю в себя самого.
— Значит, ты веруешь в Бога. И будешь бессмертным, пока того хочет Бог.
Я покинул дом, унося книгу в сумке, удовлетворенный и задумчивый. На прощание Жеан обнял меня, пожелал большой удачи в Синтре и успокоил обещанием, что все пройдет отлично.
— Еще один вопрос, Жеан: почему Николас Фламель выбрал именно меня?
— Потому что ты человек добрый, чувствующий, разумный. Из тебя может получиться мудрец. Но в первую очередь тебя выбрали потому, что ты веришь в любовь. А еще потому, что через определенные промежутки времени мы должны выводить на путь алхимии новичков, чтобы эта божья наука продолжала жить в грядущих столетиях.
— Спасибо, Жеан. Обними Николаса от меня и скажи, что по возвращении, когда я стану достоин его дружбы, я надеюсь на личную встречу.
— Так и передам, не беспокойся. Ты уже достоин его дружбы и доверия.
Мандевилль снова обнял меня, и я спустился по лестнице, унося с собой тайные формулы. Я уже ощущал бессмертие в своей крови, в своем теле, в своей душе. И был счастлив.
Возле двери меня поджидал мажордом с насмешливой, скабрезной улыбочкой на лице.
— Вот видишь, Рамон, я тоже использовал свой шанс и остался здесь навсегда, хотя по прошествии лет убедился, что ничего привлекательного в этом нет. Я давно уже перестал принимать эликсир. А раньше долго жил в возрасте сорока лет. Если б хотя бы двадцати! Но теперь мне хочется скинуть с себя это гнилье, эти лохмотья мерзопакостного старика. Я уверен, что без своего тела стану бессмертным. Кстати сказать, в июне, когда вернешься, этот дом станет твоим. От моей сестры, проживающей здесь, тебе будет толк: она сделается твоей экономкой. Не заставляй ее слишком много трудиться, она создание хрупкое, найми ей в помощницы доминиканку. На следующей неделе приезжают каменщики; мы заменим пол, стены, и, вернувшись, ты не заметишь никакой старой рухляди, никакого запаха нафталина. Мы с тобой больше не встретимся. Я собираюсь умереть весной (еще не решил, какой именно) — в общем, до наступления какого-нибудь лета.[108] Будь счастлив и береги любовь, ведь это единственное, что может сделать тебя бессмертным и молодым. Как только лишишься любви — захочешь умереть, как хочу я, или же постареешь. Такова жизнь. Как погляжу, парень, ты решил здорово нагреть пенсионные фонды! В рубашке родился!
Не прерывая монолога, мажордом протянул мне руку — я как будто прикоснулся к перчатке и почувствовал, что прощаюсь с мертвецом. Хлопнув калиткой во дворе, безумно довольный, я припустил домой бегом, как мальчишка, чтобы встретиться с Виолетой.
