солнца от кухни до столовой и оттуда в своей комнате наверху, пока не становилось совсем темно. Затем он возвращался в кухню, зажигал огонь и начинал читать. Сначала он был счастлив, что его оставили в покое и он может читать, сколько хочет, но потом одиночество стало пугать его. Он стал бояться темноты, стука дверей и скрипа ставень. В саду его пугал шелест листьев на деревьях.
Он был рад, когда вернулись все — тётя Роза, Гарри и Юди, — посвежевшие и весёлые, и Юди, нагруженная подарками. Кто мог не любить послушную маленькую Юди? В ответ на её весёлую болтовню Чёрная овца мог сообщить только результаты измерений комнат.
Затем пошло все по-старому, с небольшой только разницей и новым грехом. К прежним беззакониям Чёрной овцы присоединилась теперь удивительная неуклюжесть — он стал так же неловок в действиях, как был прежде в словах. Он никогда не был уверен, что не испортит вещь, к которой прикасался. Он не только разбивал стаканы, попадавшие в его руки, но и расшибал собственную голову о запертые двери. Какой-то серый туман закрыл все, окружающее его, и он сгущался с каждым месяцем, пока, наконец, Чёрная овца не нашёл себя совершенно одиноким в мире призраков, являющихся ему среди бела дня на месте развевающихся занавесок и висящих на вешалке платьев.
Каникулы наступали и кончались, и Чёрная овца видел много людей, лица которых казались ему похожими одно на другое. Его били, когда это требовалось, и Гарри мучил при каждом удобном случае, и он на все отвечал молчанием, по просьбе Юди, которая сама навлекала за это на себя гнев тёти Розы.
Недели шли за неделями, и папа с мамой были совершенно забыты. Гарри кончил школу и был уже клерком в банковской конторе. Освобождённый от его присутствия, Чёрная овца решил, что может теперь вполне отдаться своей страсти к чтению. Пропуская уроки в школе, он уверял тётю Розу, что там все идёт хорошо, и восхищался тем, что обманывал её так легко. «Она назвала меня маленьким лгуном, когда я не лгал, — говорил он себе, — а теперь я делаю это, и она не знает». Тётя Роза верила ему в прошлом, но скрывала это из стратегических целей, которые, конечно, никогда не приходили ему в голову. Из страха быть уличённым в небольшой лжи, он пускался на разные хитросплетения и выдумки. И ему нетрудно было делать это там, где невиннейшие мотивы его поступков и малейшее естественное стремление порисоваться истолковывались как корыстное желание получить большую порцию хлеба или ветчины или выслужиться перед чужими людьми. Тётя Роза могла проникнуть в некоторые тайники его измышлений, но не во все. Он противопоставлял свою детскую хитрость её, и небезуспешно. Так месяц за месяцем продолжалась борьба между книжками школьными и не школьными в ущерб восприятию тех и других. И так существовал Чёрная овца в мире теней, среди сгущавшегося вокруг него тумана, отрезающего его от всего окружающего. Он рисовал в своём воображении ужасные наказания для «дорогого Гарри» или плёл сеть обмана, обволакивающую тётю Розу.
Но время катастрофы наступило, и сеть обмана была разорвана. Немыслимо было все и всегда предвидеть. Тётя Роза произвела личное расследование об успехах Чёрной овцы и была поражена результатами. Шаг за шагом, с таким же острым наслаждением, какое она испытывала, уличая недоедающую прислугу в краже холодного мяса, выискивала она теперь следы преступлений Чёрной овцы. В течение недель и месяцев, чтобы избежать исключения из школы, обманывал он тётю Розу, Гарри, Бога и весь мир. Ужас, невообразимый ужас и явно испорченная нравственность.
Чёрная овца перечислял свои преступления. «Будет здоровая потасовка; затем она повесит мне на спину доску с надписью „лгун“. Затем Гарри сначала отколотит меня, потом будет молиться за меня, она тоже будет читать молитвы и называть меня исчадием дьявола, потом заставит учить гимны. Хотя она будет уверять, что все знала. Она тоже старая лгунья», — говорил он себе.
На три дня был заперт Чёрная овца в свою комнату, чтобы приготовить душу к раскаянию. «Будет две потасовки. Одна в школе и одна здесь. Здешняя будет больше». Так и случилось, как он думал. Его колотили в школе, в присутствии белых и чёрных учеников, за гнусное преступление — составление фальшивых свидетельств об успехах для домашних. Затем его колотила дома тётя Роза за то же. Кроме того, она приготовила вывеску на его спину, хотела повесить её и заставить его идти гулять в таком виде по улицам.
— Если вы заставите меня это сделать, — сказал Чёрная овца совершенно спокойно, — я подожгу дом и убью вас. Не знаю, удастся ли мне убить вас, потому что вы большая и сильная, но я попробую.
Нового наказания за это богохульство не последовало, хотя Чёрная овца держался все время наготове, чтобы схватить тётю Розу за старую шею, как только она начнёт бить его. Возможно, что тётя Роза и побаивалась Чёрной овцы, дошедшего до последнего предела греха, опасалась нового взрыва озлобления.
Среди этих тревог и волнений в вилле появился гость из-за моря, знавший папу и маму и имевший поручение посмотреть Понча и Юди. Чёрная овца был приглашён в гостиную и усажен за чайный стол.
— Осторожнее, осторожнее, маленький человек, — сказал гость, когда он чуть не уронил посуду со стола. Затем он мягким движением повернул его лицо к свету.
— Что это там за птица сидит на заборе? Видишь, какая большая?
— Какая птица? — спросил Чёрная овца.
Гость с полминуты пристально смотрел в глаза Чёрной овцы, затем воскликнул:
— Боже мой, ведь мальчик почти слеп.
Гость отнёсся очень серьёзно к состоянию здоровья Чёрной овцы. Он распорядился под свою ответственность, чтобы мальчик был тотчас же взят из школы и не открывал книги до приезда матери.
— Она будет здесь через три недели, как тебе, без сомнения, уже известно, — сказал он. — А я сахиб Инверарити. Я ввёл тебя в этот скверный мир, мой юный друг, и, кажется, ты недурно воспользовался своим временем здесь. Теперь же ты не должен ничего решительно делать. Исполнишь ты это?
— Да, — ответил Понч равнодушно.
Он знал, что мама приедет. И ждал новых колотушек. Слава богу ещё, что папа не приедет. Тётя Роза говорила в последнее время, что его должен бить мужчина.
Три следующие за тем недели Чёрной овце не позволяли ничего делать. Он проводил время в своей старой детской, рассматривая свои старые игрушки и готовясь дать за них отчёт маме. Тётя Роза била его по рукам, даже когда он ломал простую деревянную ложку. Но этот грех был ещё маловажен, в сравнении с какими-то новыми разоблачениями, которые таила до поры до времени в своей душе тётя Роза.
— Когда приедет твоя мать, — говорила она мрачно, — и услышит, что я расскажу ей о тебе, она узнает, каков ты есть.
И она тщательно оберегала Юди от влияния брата, которое могло быть губительным для её детской души.
И мама приехала, впорхнула, нежная и возбуждённая. Так вот она какая, мама! Она совсем молодая, легкомысленно молодая, и такая прелестная, с нежно цветущими щеками, с горящими, как звезды, глазами и с таким голосом, который сразу привлекал детей в её объятия. Юди бросилась к ней, но Чёрная овца остановился в своём порыве. Может быть, и она подумает, что он хочет «выставиться»? Она не обняла бы его, если бы знала о всех его преступлениях. Могла ли она узнать своего любимца в Чёрной овце? Остались ли в нем его любовь и доверие к ней? Чёрная овца не знал этого. Тётя Роза удалилась и оставила маму на коленях между обоими детьми, смеющуюся и плачущую, в той самой зале, где бурно выражали своё детское отчаяние Понч и Юди пять лет назад.
— Ну что же, цыплятки, помните ли вы меня?
— Нет, — откровенно заявила Юди, — но я каждый вечер молилась, чтобы Бог помиловал папу и маму.
— Немного, — сказал Чёрная овца. — Но помню, что я писал тебе каждую неделю. И это было не для того, чтобы отличиться, а для того, чтобы чего-нибудь потом не вышло.
— Что не вышло бы потом? Что могло выйти потом, дорогой мой мальчик?
И она снова потянула его к себе. Он подошёл не сразу, неловко упираясь. «Нужно оставить его в покое, — подсказало тотчас же материнское сердце. — С девочкой проще».
«Она слишком маленькая, чтобы прибить больно, — подумал Чёрная овца, — и если я скажу ей, что убью её, она испугается. Воображаю, что скажет тётя Роза!»
В конце запоздавшего обеда мама взяла на руки Юди и уложила её в постель, осыпая ласками. Маленькое вероломное создание уже изменило тёте Розе, чем больно уязвило эту леди. Чёрная овца встал, чтобы идти в свою комнату.
