Перед ней стоял не ночной пришелец, а человек из плоти и крови. Илона осознала это со всей очевидностью. Это был человек, которого она всегда любила и не могла забыть.
— Но я же похоронила тебя, — повторила женщина и всхлипнула.
— Нет. — Дракула опустил глаза. — Не меня. Ты похоронила моего сына. Это его голова сгнила на солнце, выставленная на шесте над стенами Константинополя.
— Но как же? — Ион покачал головой. — Я сам видел, как они отсекли…
— Да, ты мог видеть, как огромный турок отрезал чью-то голову. Это сделал Черный Илья, которого я отослал накануне ночью, чтобы он в последний раз переоделся в турецкое платье и послужил мне верой и правдой.
Илона, пошатываясь, вернулась к своей исповедальне и присела на скамейку.
— Ты убил собственного сына? — негромко спросила она.
— Нет, я не убивал его. — Дракула пожал плечами. — Он погиб в сражении, как сам того желал, и не просто так, а во благо своего отца.
— Но почему?.. — недоумевал Ион. — Зачем?
— Потому что я решил задержаться на этом свете и узнать на собственном опыте, что представляет собой жизнь человека, который никому не нужен и ни в ком не имеет необходимости, когда княжество — это самая обычная пещера, а единственный твой слуга — ястреб. Скажу вам, что это было хорошо, хотя бы некоторое время. Потом, точнее, в прошлом году я, как обычно, отправился на ярмарку в Куртеа де Аргес, чтобы продать птенцов. В таверне я услышал, как какой-то пьяница начал громко читать памфлет, в котором описывалась моя жизнь, и лжи там было куда больше, чем правды. Остальные посетители набросились на него. Ведь это была моя земля, и все, кто жил на ней, любили Дракулести. Они заставили его замолчать и разорвали брошюру. Но я подумал о том, что точно такие же памфлеты будут распространяться в других местах, где и слыхом не слыхивали о Валахии. Люди будут смеяться везде — во дворцах, в гостиницах, на постоялых дворах, в домах. Я вдруг осознал, что эти россказни порочат не только мое имя. Они мажут грязью орден, к которому я принадлежу, притупляют чувства и ценности, всегда служившие самым действенным оружием христианства. Ведь в этих сказках обо мне как о крестоносце ни слова не сказано. Они представляют меня чудовищем, а это еще похуже любого предателя.
Ион почувствовал, как при последнем слове его охватил озноб. Но Влад даже не взглянул на него. Он смотрел в ту часть зала, где в луже крови лежал мертвый венгр.
— Я, как и Хорвати, хотел, чтобы орден Дракона воскрес, мечтал о том, чтобы мои подросшие сыновья без всякого стыда могли встать под его знамена и с гордостью произносить имя своего отца, но не знал, смогу ли осуществить свое желание. Меня смущала ложь, распространяемая обо мне. Я больше не чувствовал себя тем, кем был прежде, не видел своего места в той жизни, которая текла вокруг, и тогда принял решение. Пусть те люди, которые лучше всех прочих знали меня, расскажут обо мне правду, произнесут мою исповедь, а те, кому положено, — рассудят.
— Так, значит, никакого исповедника не было? Его вообще не существовало? — спросил Ион.
— Он появлялся только однажды, в Тырговиште, в ту ночь, когда… — Дракула бросил взгляд на Илону, потом отвел глаза и смотрел уже поверх ее головы. — Какова была цель? — продолжил он после короткой паузы. — Только Господь может судить мои деяния. Никто, кроме Всевышнего, не может знать, почему я так поступал. Это все только в его власти.
— Выходит, что все это придумал ты? — Ион схватился за край исповедальни. — Ты сам все это организовал?
— Я сохранил печать воеводы Валахии, так что мог составлять любые документы по своему усмотрению. Я знал тайные связи низвергнутого ордена Дракона. У меня было достаточно золота. Ведь все эти пять лет я занимался тем, что выращивал отличных ястребов и продавал их. Да. — Он покачал головой. — Скажу вам, что устроить подобные вещи совсем не трудно. Надо только знать, чего желают люди и чего они боятся.
С улицы по-прежнему доносилось фырканье лошадей и приглушенные голоса. Там готовились к отъезду ни о чем не подозревающие слуги.
Дракула несколько мгновений прислушивался, потом продолжил:
— Мне неизвестно, будет ли этого достаточно. Кардинал отвезет экземпляр исповеди в Рим и приложит к этому документу свое собственное суждение. Возможно, Папа сочтет нужным простить грешника и позволить подняться ему и его ордену. Может, и нет. Это не в моей власти. Я сделал все, что зависело от меня.
— Но как можно объяснить все это, мой князь? — Илона указала на мертвые тела, лежащие в зале, и от волнения поперхнулась.
— Очень просто. — На губах Дракулы мелькнула едва заметная улыбка. — Небольшая ссора из-за трофея. Например, из-за знаменитого меча. — Он показал на Коготь дракона, лежавший на поручнях кресла. — Валахи сцепились с венграми, католики — с православными. Такое ведь постоянно случается, к вящей радости турок. Пусть думают, что хотят. Мы уйдем отсюда. Нас здесь не найдут и будут думать, что мы угодили в колодец, как и писцы. Из этого зала есть и другие выходы, известные только мне.
Влад обошел тело графа Хорвати, лежащее в луже крови, и отодвинул засов, который недавно закрыл Петру.
— Они скоро явятся. Дверь должна быть открыта.
Он наклонился, взял один из свитков, которые Хорвати бросил на пол.
— «Последняя исповедь Дракулы». — Влад усмехнулся и взглянул на Иона. — Как ты думаешь, какой из этого получится памфлет? Будут ли люди повсюду, во всех уголках мира, пугать детишек перед сном той правдой, которая написана здесь? Или она недостаточно кровава для этого?
Снова послышался клич охотничьей птицы.
Дракула подошел к кафедре, положил свиток на кресло, достал охотничью перчатку, спрятанную за поясом, натянул ее на свою левую изувеченную руку.
Потом он перебрался к маленькому оконцу, высунул в него ладонь и позвал:
— Кри-ак! Кри-ак!
То, что они услышали вскоре, могло показаться эхом, но на самом деле оказалось откликом. Дракула неожиданно резко наклонился, потом распрямился. Ион и Илона затаили дыхание. Влад осторожно повернулся, и они увидели, что на его руке сидит ястреб.
Дракула внес птицу в зал. Она некоторое время рассматривала мужчину и женщину, которые с таким же вниманием смотрели на нее. Затем Дракула достал из мешочка, привязанного на поясе, кусок мяса, и птица отвлеклась, повернув голову за угощением.
— Моя красавица! — сказал Влад, тут же вскинул глаза и заметил, что Илона поднялась со скамейки.
— Когда-то ты называл так меня, — с горечью сказала она. — Но больше никогда не скажешь мне такое.
Дракула наблюдал за тем, как она подходила к нему, заметно прихрамывая.
— Ты всегда будешь прекрасной для меня, Илона, — мягко проговорил он.
Ион тоже поднялся и, как мог, почти ползком, приблизился к своему повелителю.
— А как же я, мой князь? — спросил он и ощутил, как сердце на мгновение остановилось у него в груди. — По-прежнему ли я твой слуга? Или ты считаешь меня предателем?
— Нет, Ион. Тот, кто надеется на прощение, сам должен прощать. Ты сделал то, что вынужден был сделать. Во имя любви. — Влад взглянул на Илону. — Во имя ненависти. Но ты всегда был и остаешься моим другом.
Ион оперся на край стола и наполовину распрямился. Теперь Влад и Илона были совсем близко от него. Тремблак мог видеть их обоих, хотя туман все еще застилал ему глаза. Он различал их лица, видел перед собой глаза женщины, которые околдовали его много лет назад. Они по-прежнему были золотисто- карими. Ион разглядел птицу, сидевшую на руке у Влада. Он видел глаза Дракулы. Его удивило, что больше они не были такими зелеными, как прежде. В них появился какой-то странный красноватый отблеск.
— Что же теперь? — спросил он.
— Тсс, послушайте. — Влад поднял свободную руку. — Вы слышите их?
Они склонили головы, прислушиваясь. Наверху раздавались громкие мужские голоса. На площади
