– Я только что вернулся, – ответил Орфео. – Найти меня можно через купца Доминико.
Он пожалел о своих словах раньше, чем они слетели с языка. Вспомнилось предупреждение брата. Орфео отрывисто поклонился и повернулся к выходу, удалившись так быстро, как позволяло достоинство. Он напряженно прислушивался, не звучат ли за спиной крадущиеся шаги Калисто. Вздумай хозяин напасть на него, он оказался бы бессилен против дюжины вооруженных рыцарей.
Солнечный луч, тени, играющие на светлой стене.
Теплый домашний воздух. Домашние шумы, шуршание метлы, стук сброшенных у камина дров.
Лица. Склоняются, качаются, исчезают.
Боль. В плече, в ребрах, в колене – полтела болит. Пульсирующая боль в голове.
«Ныне, Господи Иисусе, отпусти с миром раба Твоего.
Ванна, я скоро приду. Дождись меня».
Женский шепот:
– Ему лучше? «Ванна?»
– Он то приходит в себя, то засыпает, Аматина. По голове ему крепко досталось, но лекарь думает, что он все-таки выживет. Крепок, как лесной зверь.
Мягкое прикосновение к щеке.
– Я здесь, кузен. Прогони демонов. На давай им забрать тебя.
Он цепляется за этот голос. Блестящий черный сверчок, барахтающийся в грязной луже на краю дороги.
Хочется уйти, покинуть долину слез. К вечному покою. К Ванне.
Чей голос? Чей, если не Ванны?
– Кузен?
Лицо, обрамленное черным, как у монахини, расплывется, наплывает на него.
Запах жасмина. Влажная прохлада на лбу.
Тень растет. Отдаленное бормотание голосов, сливающихся в невнятный шум.
Темнота. Тишина.
«Господь мой Иисус Христос, помилуй меня, грешного. Господь мой Иисус Христос, помилуй...»
– Я слышал, вы побывали в Труа? – полнотелый краснолицый монах уселся на скамью против Орфео и Нено и налил себе из их кувшина. – Благослови Бог вашу щедрость, друзья.
– Все глотки друг другу братья, – заметил Орфео.
Монах покачал в кружке вино и потянул носом.
– Франки говорят, лучшее вино должно обладать тремя «Б» и семью «Ф»:
C'est bon, et bel et blanc Fort et fier, fin et franc, Froid et frais et frettilant [59].
Он наконец отхлебнул и воскликнул:
– И надо ли удивляться, что они столь почитают доброе вино, если «вино веселит Бога и людей», как написано в девятой главе Книги Судей. – Монах высоко поднял чашу. – И потому скажем вместе с царем Соломоном: «Дайте крепкого вина печалующимся и вина тем, кто помрачен в мыслях. Пусть выпьют и забудут свои печали и не горюют более».
– Хорошо сказано, – согласился Орфео и повысил голос. – Пусть же все печали скроются отсюда.
Они с Нено с двух сторон ударили чашами о чашку монаха. По темным углам разнеслось торжествующее «ура!».
Выпив, Орфео ударил себя кулаком в грудь:
– Орфео, бывший Бернардоне, и Нено, могучий и надежный, как его волы!
Монах склонил к ним безволосую розовую макушку.
– Фра Салимбене, только что из Романьи, раб Божий и всех порядочных людей... особенно женщин, даже и не слишком порядочных.
Монах расхохотался и ущипнул себя за толстый подбородок.
Нено запел, но песня перешла в мычание, и возчик уронил руки на стол, а голову на руки. Орфео встряхнул друга и подлил ему вина.
– Проснись. Пусть этот добрый монах угостит нас поэзией или споет, если еще в силах довести песню до конца.
Фра Салимбене кивнул и громко постучал по столу. Поднявшись, обвел глазами стены, словно обращался к ним.
– Стихи маэстро Морандо, который в бытность мою мальчиком преподавал грамматику в Падуе, да утешит Господь его душу!
Монах допил вино и затянул серьезно и торжественно, словно мессу:
