персик? Или сей нежный плод уже сорван?
— Ни то ни другое, друг мой. Честное слово! Девушка меня совсем не интересует. Куда занятнее тот молодой человек, с которым вы только что беседовали.
— Этот? — Пораженный до глубины души, Денон бросил взгляд через всю комнату.
Коротышка, о котором говорил Баррас, стоял в одиночестве под центральной люстрой, украдкой поглядывая на отражения в зеркалах, оправленных в золоченные рамы, как если бы прежде ни разу не наблюдал обнаженной груди. Вид у него был немного помятый, даже болезненный: не припудренные волосы до плеч, впалые щеки, потертый черный фрак, да еще этот грубый корсиканский акцент — трудно представить себе существо, более далекое от предпочтений бисексуального Барраса.
— Вы не шутите?
— Ну разумеется! — воскликнул собеседник. — Вы что же, не знаете, кто это?
— Очевидно, неудавшийся отпрыск какого-нибудь развратника или злодея?
Баррас хохотнул.
— Да это же бригадный генерал Бонапарт. Я лично поздравлял его с назначением.
— Бригадный генерал? Серьезно?
Из разговора с молодым человеком Денон заподозрил в нем всего лишь артиллерийского офицера; по правде сказать, он и завел беседу только для того, чтобы укрепиться на выгодной позиции, откуда можно было созерцать припудренные плечики очаровательной нимфы. Да и что это за беседа? Парочка ни к чему не обязывающих замечаний — о шуме, кажется… Да, верно: гул окружающих разговоров подвиг юношу пробормотать отчаянную пошлость о музыке пушек и грохоте, который, дескать, по многу дней после битвы звучит у него в ушах. Не очень занятная тема. Денон из вежливости заставил себя несколько раз хмыкнуть, изображая интерес.
— Совершенно незаурядный воин, — промолвил Баррас. — При Тулоне он разработал блестящий стратегический план и сумел исполнить его с бесстрашием одержимого человека. Представьте, он захватил английский форт и загнал на море объединенные силы четырех наций!
— Да неужели? — Денон недоверчиво изогнул бровь.
— И это еще не все: в бою его лошадь подстрелили, а самому Бонапарту проткнули ногу штыком, едва не задев бедренную артерию. Однако нашего героя было уже не остановить. Это редкостный офицер, доложу я вам, чистый метеор!
Денон посмотрел на молодого человека внимательнее и мысленно решил, что первое, отнюдь не лестное впечатление, оказалось неверным. На второй взгляд военный даже как будто стал выше ростом, глаза его засверкали потаенным блеском. Явные же следы усталости — не есть ли они признак напряженного интеллектуального труда, а не телесной распущенности?
Баррас похлопал приятеля по плечу.
— Мой добрый Виван, я замечаю в нем некое величие, какого он сам в себе пока не видит. В наше опасное время, когда ни в чем нельзя быть убежденным, нужно учиться втираться в доверие. — Он хихикнул. — По крайней мере хотя бы запомните, как его зовут.
Рассеянно шагая через комнату якобы для того, чтобы утолить жажду нимфы с красной ленточкой, Денон неожиданно понял, что уже не помнит имени юного генерала. И тем не менее некий поток неудержимо влек его за собой, и вот уже «добрый Виван», почти против собственной воли, поспешил предложить незнакомцу лимонад, предназначавшийся для куда более сладких губ.
— Merci,[20] — произнес молодой генерал, осушив стакан, точно измученный жаждой верблюд. — Должен признаться, шампанское здесь… м-м-м… суховато.
Денон снисходительно улыбнулся.
— Гражданин Баррас, — проговорил он, еще не вполне овладев собой, — только что предположил, что вас ожидает великая слава, мой дорогой генерал, если только уже не дождалась.
Молодой человек усмехнулся, изогнув чувственные губы (собеседник с изумлением обнаружил, что почти готов целовать их), и ответил:
— Боюсь, я не столь известен. Могу поспорить, в этой комнате не отыщется человека, которому мое имя хоть что-то скажет.
Денон кашлянул.
— Уверен, что скоро все переменится. Военные вообще склонны оставлять в истории очень яркий след.
— Великие военные, — уточнил генерал. — Но даже им никогда не сравниться с пророками.
— А как насчет военных-пророков?
— Вот у них, вероятно, самые лучшие шансы, — с довольным видом согласился генерал. — Чего не скажешь о людях искусства, — прибавил он, очевидно намекая на собеседника. — Настоящая слава их тоже не балует.
— Живущих — очень редко, — парировал Денон, остроумно обыграв свое имя.[21]
Генерал оценил его тонкий выпад.
— Ну а художники?
— Тоже не добиваются большой известности, особенно когда забывают подписывать собственные труды.
И все же Денон был удивлен: похоже, молодой человек (оказавшийся гораздо умнее и глубже, чем это виделось поначалу) слышал и о его анонимной книге.
— Всегда найдется художник — и, думаю, сочинитель, — которому слава безразлична, — заметил тот.
— А может, он умышленно избегает ее жадных объятий.
Генерал усмехнулся.
— Полагаю, встречаются и такие, кому приятна сама погоня, кто счастлив терзаться и мучиться вдали от предмета своих желаний.
Денон усмехнулся в ответ.
— Уверяю вас, дорогой генерал: будь моей целью слава, я ни за что на свете не позволил бы ей терзать и мучить меня.
Молодой человек хитро прищурился.
— Значит, вы совершенно убеждены, что желаете именно сам предмет? — Он указал взглядом на нимфу с красной ленточкой. — Или все-таки наслаждаетесь охотой?
— Предмет?..
Денон был воистину ошарашен. Неужели этот юноша с самого начала подозревал о его рассеянности? И говорил банальные вещи в полной уверенности, что его не слушают?
— Как вам сказать, — польщенно усмехнувшись, выдавил Денон. — Охотник-практик занимается своим делом ради выживания, а не ради забавы.
Молодой генерал поднял пустой стакан.
— Тогда — за охотника. За художника. Писателя-порнографа. Дипломата. Шпиона.
Денон всеми силами попытался не выдать крайнего изумления.
— Боже мой… Похоже, вы действительно обо мне наслышаны.
— Я и сам не очень знатного происхождения, поэтому восхищаюсь людьми, сумевшими разорвать оковы неблагосклонной судьбы.
— Позвольте?..
— Чтобы сын провинциального адвоката сделался дворцовым камергером за два коротких года… Как тут не позавидовать?
Денону, употребившему все усилия на то, чтобы скрыть свое происхождение, все труднее удавалось сохранять на лице подобие отрешенной невозмутимости.
— Ну… — начал он. — Говорят, это крупное достижение. Видите ли, достаточно иметь хорошо подвешенный язык, чтобы продвинуться в свете.
— Ваша правда, — согласился генерал. — Тем более что вы у нас по меньшей мере Александр Македонский среди рассказчиков.
Денон смущенно хохотнул в ответ, однако не нашелся, что возразить: еще в молодые годы он так
