неисправимо шотландского выговора стихли прочие голоса.
— И вам того же, — ответил человек с лысиной; его искрящиеся глаза уже заранее с неподдельным участием приветствовали впечатлительного юного шотландца.
— Прошу прощения, не подскажете ли вы, где сейчас может находиться мистер Фуллер, управляющий Хрустального дворца?
— Мистер Фуллер? Мистер Фрэнсис Фуллер?
— Ну да.
Лысый человек негромко усмехнулся.
— К сожалению, должен вам сказать, мой мальчик, что мистер Фуллер задерживается. Мы и сами ожидали его прихода, пока не получили от него сообщение.
— Задерживается? — Ринд был в полном смятении.
— Да, по всей видимости.
— Но… но у меня с ним назначена важная встреча.
— В таком случае мне остается только принести извинения от его имени. Вы только представьте, огромная партия австралийских попугаев затерялась где-то на железной дороге. Обычное осложнение из тех, что неожиданно возникают в последнюю минуту и могут нарушить даже блестяще продуманные планы.
Чувствуя на себе неприязненные взгляды, Ринд поспешил проглотить разочарование.
— Что ж, — произнес он, желая сгладить неловкость, — а вы случайно не знаете, когда мистер Фуллер вернется, хотя бы приблизительно?
— Боюсь, что нет. Однако, если я чем-то могу быть полезен в отсутствие мистера Фуллера…
— У меня к нему был разговор… э-э-э…
— Вы можете сообщить мне все, что хотели, и я передам ему при первой возможности.
— Нет-нет, спасибо, — ответил Ринд и услышал где-то вдали громовой раскат. — Я думаю, все и так обойдется.
— Бросьте, мой мальчик. — На лице собеседника отразилась искренняя озабоченность. — Вы проделали такой дальний путь из… Простите, откуда вы? Из какой части Шотландии?
— Из Сибстера, под Уиком.
— О, это далеко на севере… Немалое расстояние. Так что, прошу вас, выкладывайте.
Но Ринд, понимая, насколько сложным получится разговор, уже решил, что непременно соберется с силами для нового визита.
— Вы очень любезны, сэр; буду весьма признателен, если вы просто передадите мистеру Фуллеру, что Алекс Ринд был чрезвычайно разочарован, когда не застал его в музее, и был бы ужасно…
— Алекс Ринд? — Соломенно-желтые брови лысого человека удивленно выгнулись. — Александр Генри Ринд?
— Ну да.
— Автор… дайте-ка вспомнить… «Ранней шотландской истории и ее представителей» в «Ретроспективном обзоре»?
— Ну да, — изумился Ринд.
— И «Результатов раскопок на севере Шотландии»?
— А… ну да, это я. Но как же… Хочу сказать… — Молодой человек недоверчиво покосился на остальных. — Сэр, вы, должно быть, серьезно интересуетесь археологией, если читаете подобные тексты.
— Признаться, я и в самом деле немного увлекаюсь этой наукой.
— Тогда… Надеюсь, вы извините меня за то, что не имею… не имею чести знать…
— Прошу прощения, мой мальчик.
Собеседник протянул ему руку и уже собирался представиться, как вдруг со стороны Елизаветинского зала послышался оглушительный грохот: это рухнула гипсовая колонна. В наступившей затем тишине, покуда все глазели на повреждения, мужчина с лысиной улучил момент, чтобы выскользнуть из толпы и увлечь Ринда в сторону для более уединенной беседы.
— Сюда, — сказал он, ведя молодого человека за локоть к Историческим залам, — вот сюда. Прошу вас, выкладывайте, не стесняйтесь. Уверяю, я передам все слово в слово.
Ринд судорожно пытался вспомнить заготовленную речь.
— Ну… — только и выдавил он.
— Сразу оговорюсь: знаете, я и сам имею здесь кое-какое влияние.
— Что же, — начал Ринд, посмотрев на него благодарным взглядом. — Полагаю… полагаю, раз вы настолько хорошо знакомы с моими сочинениями, значит, должны разделять мой интерес к нашим отечественным древностям.
— Я нахожу его достойным всяческих похвал.
Собеседники миновали зал Ренессанса.
Молодой человек осмелел.
— Тогда вы не можете не согласиться, как согласился бы мистер Фуллер, окажись он на вашем месте, что археология — наш единственный источник познаний во всем, что касается белых пятен древнейшей истории.
— Я счел бы за честь назвать подобную философию своей собственной.
— …И что наш патриотический долг — спасти от уничтожения огромные исторические пласты.
— Это наш долг перед человечеством.
— Значит, вас, так же как и меня, приводит в негодование мысль о том, что подлинные археологические сокровища нашей страны гибнут при строительстве плотин и рытье дренажных канав, подвергаются разрушению, чтобы дать место рельсам и дорогам.
— Разумеется.
Позади остался зал Средневековья.
Ринда охватило волнение.
— И вы, без сомнения, в курсе, что каменные пирамидки повсеместно превращаются в столбы для ворот и печные трубы, кремневые орудия выбрасываются вместе со шлаком, а бесценные образцы керамики дробятся под конскими копытами и колесами экипажей.
— Неописуемый ужас. — Достаточно удалившись от остальных, мужчина с лысиной остановился у входа в Помпейский зал, выжидающе опираясь на свою трость.
— Раз так… — Ринд на мгновение сбился с мысли. — Раз так, вы готовы признать важность воспитания уважения к нашим национальным реликвиям, особенно среди гражданских властей и музейных попечителей… и вообще в народе?
— Ну да, наверное.
Это был первый двусмысленный ответ. Сбитый с толку молодой человек тем не менее продолжал наступать:
— И вы согласитесь, что в Хрустальном дворце довольно… что среди всех этих залов, посвященных современным чудесам и мировой истории, найдется… найдется место для выставки наших собственных, исконных реликвий?
Собеседник хранил гробовое молчание. Ринд не сдавался:
— В конце концов… если целью комитета Хрустального дворца, как, по-моему, заявлялось во всеуслышание, является не простое услаждение глаз, а сбор интеллектуального материала…
Собеседник нахмурился.
— И если вспомнить, что отсутствие национальных исторических раритетов само по себе говорит о многом… как бы…
Никакого ответа.
— Скажу вам больше, — продолжал Ринд. — Я вполне сознаю, что наши реликвии сложны для понимания в отличие от экстравагантных диковин Египта…
Тут молодой человек совершенно растерялся, увидев неодобрительное выражение лица и поджатые губы собеседника.
— Экстравагантных? Ну конечно, мой мальчик, конечно. Но вы же не станете утверждать, будто
