Всем им требуются зеркала, иначе их паломничество обернется ничем. Качество наших зеркал будет выше, чем у конкурентов. К тому же они будут дешевле. Как я уже сказал, это случается только раз в семь лет. Следующее паломничество состоится через двадцать месяцев. Времени для работы у нас достаточно.
— А как насчет ахенских ювелиров? Их гильдия наверняка не позволит вам наводнить их рынок вашим товаром им в ущерб.
— Ахенские ювелиры давно утратили свои права. Они не могут изготовить столько зеркал, сколько требуется. Несколько лет назад там случились беспорядки: паломники, которым не достались зеркала, дрались на улицах с теми, кто успел купить эти зеркала. Несколько человек погибли. После этого привилегии ахенской гильдии в год паломничества приостанавливаются на шесть месяцев.
Дритцен прижал зеркало к груди и пробормотал что-то неразборчивое. Я ждал, когда он повторит сказанное.
— Как я могу поучаствовать в этом предприятии?
— Рамки и зеркала будут изготавливаться отдельно. Нам нужен кто-нибудь для полировки зеркал.
— Это я могу. — Он нахмурился. — Но не в качестве наемника. Если я вхожу в дело, то должен буду получить и часть прибыли.
— Прибыль будет огромная, — согласился я таким тоном, будто это могло стать поводом для беспокойства. — Вот почему все это должно сохраняться в полнейшей тайне. Если кто-то узнает о нашем предприятии, мы лишимся преимущества.
— Я все сохраню в тайне.
Я бросил взгляд на Драха, который играл свою роль, изображая сомнение.
— Я уверен в этом, — сказал я. — Но наш кружок должен оставаться очень ограниченным — не более полудюжины человек. Половину прибыли получим мы с Каспаром как изобретатели метода. А тот, кто сделает вложение, должен приобрести не менее четверти доли от остальной части.
— И сколько это в денежном выражении?
— Восемьдесят гульденов.
Дритцен был торговцем, а потому умел производить подсчеты.
— Тридцать две тысячи зеркал — почем вы собираетесь их продавать?
— Пол гульдена.
— Шестнадцать тысяч гульденов. Половина вам — восемь тысяч. Четверть остатка мне — две тысячи.
Он прошептал эту цифру с благоговением человека, узревшего Господа. Я понимал, что он чувствует. Даже сейчас при мысли о размахе предприятия у меня дух захватывало.
— Неужели это правда?
— Мы владеем ремеслом и — как видишь — не лишены честолюбия. Все, что нам нужно, это капитал.
— Тут не может быть никакого провала, — заверил его Драх.
— И вы над этим колдовали все эти месяцы у меня в подвале?
— Частично. — Я переменил тему. — Но принять решение ты должен быстро. Есть много других, кто с радостью займет твое место.
Дритцен отер лоб и уставился в огонь. Глядя на Каспара, можно было подумать, будто он собирается заговорить, но я пнул его под столом, чтобы помалкивал.
— Я возьму долю, которую вы предлагаете.
— Она станет твоей, только когда мы получим деньги, — предупредил Каспар.
— Пятьдесят гульденов я могу дать сегодня. Остальные будут завтра. — Он задумался на несколько мгновений. — Вы подпишете договор о том, что они пойдут только во благо предприятия?
— Конечно. Но я должен иметь полную свободу действий.
Дритцен направился к сундуку у стены, достал бумагу, шкатулку с письменными принадлежностями и тяжелый мешочек, который звякнул, когда он положил его на стол. Я старался не смотреть в ту сторону.
Он снял пробку с бутылки с чернилами, обмакнул в них перо. В свете пламени из камина чернила стекали с кончика пера, как капли золота.
Камин почти догорел, и слуги уснули. Дритцен сам проводил нас до двери.
— Будь осторожен по дороге домой, — предупредил он меня. — Носить мешки с золотом по улицам небезопасно.
— Ничего не случится.
Мы пересекли дорогу и завернули за угол. В этот час улица была почти пуста. Почти, но не совсем. В тени под вывеской булочной стояли двое. Они вышли и встали у нас на пути при нашем приближении. Один был высокий и широкоплечий, он опирался на толстую палку, другой худой и невысокий.
— Он согласился? — спросил Штольц.
Я протянул ему мешок, который дал мне Дритцен. Штольц взвесил его в руке, передал Карлу. Однорукому пришлось изловчиться, чтобы держать одновременно мешок и палку.
— Здесь все, — сказал я.
— Если нет, ты скоро об этом узнаешь.
Затем двое двинулись в темноту улочки. Мы смотрели на них, пока они не исчезли из виду.
— Это во благо предприятия? — спросил Драх.
Моя совесть была чиста.
— Если теперь мне не переломают ноги, то это определенно во благо предприятия.
Штольц ошибался, рассуждая о деньгах. Они не были похожи на плуг или пару мехов, которые берут на время, а потом возвращают. Деньги были водой, которая крутит мельничное колесо наших усилий. Не имело значения, откуда они брались и на что тратились. Пока они продолжали течь.
XLIX
Они оставили машину на парковке. Ник опустил окна, ключи бросил на переднее сиденье в надежде, что ее кто-нибудь угонит, прежде чем найдет полиция.
Большую часть пути в Страсбург Ник проспал, прижимая руку к груди, где под плащом у него была спрятана книга. Проснувшись, он увидел, что стало темнее. За окном кружились снежинки, а небо обещало еще более сильный снегопад. Напротив он увидел Эмили — она сидела, глядя на него.
— Который час?
— Почти полдень.
У Ника от голода скрутило желудок.
— Умираю — есть хочется.
Эмили вытащила из сумочки бумажный пакет.
— Я купила вам круассан.
Ник оторвал кусок и сунул себе в рот. Он словно неделю не ел.
— Вас сам Господь послал. А чашечки кофе у вас не найдется?
Эмили подвинула к нему по столику между ними бумажный стаканчик с пакетиками подсластителей и сливок. Он взял по три упаковки того и другого, перемешал пластмассовой ложечкой, проглотив за это время остаток круассана.
— А вы сами-то хоть немного поспали?
— Немного. Мне мысли уснуть не дают. — Она повернулась к окну. — Вероятно, Джиллиан узнала что-то такое, что неизвестно нам.
Ник молчал в ожидании продолжения.
— Она нашла бестиарий и карту в нем; и то и другое — крупные открытия. Но она никому об этом не
